Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

А после добавил: «Эй, северный ветер,
А нет ли получше отвады на свете?

Иль, может быть, южному ветру известно
Что сердцу недужному делать уместно?»

И северный ветер ответил: «Решенье
Поддержит и южный мой брат. Утешенье

Есть в том, что мученья любви — добродетель.
Мученье любви — наслажденья свидетель.

Зачем же, впивая столь дивную сладость,
Ты болен, и день твой тебе же не в радость?

Уж коли сумел обещанья добиться —
Не молнию зришь, а всего лишь зарницу!»

Как молнией тучи прошиты в ненастье,
Расшиты узором любимой запястья.

Но ветер в ней вызвал внезапные слезы,
И вспыхнули щеки пунцовее розы.

Цветут эти розы под дождиком дивным,
Нарцисс ее глаз проливается ливнем.

Сорвать не пытайся, цветка не ищи ты —
Накинутся змеи волос для защиты.

Она улыбнулась, и — солнце в подарок!
О боже, как жемчуг зубов этих жарок!

А пышные черные косы распустит —
И ночь над землею потемки опустит.

Слюна ее слаще пчелиного меда,
Божественней сласти не знает природа.

А стан ее гибкий — гибчайшая ива,
Клинки ее взглядов блестят горделиво.

О, сколько людей поклоняются рабски
Тебе, восхитительный меч мой арабский!

А я ведь араб, и не мне ли блистали
Клинки аравийской сияющей стали?

Любви не избуду, куда ни прибуду,—
На юг ли, на север, — где буду, там буду!

«Любовь я настигну!» — твердил я вначале.
А мне отвечали: «Настигнешь? Едва ли!»

Но я упирался: «Близки наши встречи!»
А мне говорили: «Пусты эти речи!»

Но стоило сняться им в Неджд иль в Тихаму,
И я по пустыне искал их упрямо.

А сердце рвалось, хоть усталые ноги
Искали пути на пути без дороги.

А сердце вело Искандером Двурогим {382} 382 Искандер Двурогий . — Так именуется в Коране Александр Македонский.
По западным и по восточным дорогам.

Молил я о встрече смиренно и слезно,
Разлуку пророчил надменно и грозно.

О, житель Багдада! Луна торопилась!
У вас восходила — у нас закатилась!

О горе мне, горе! Погибну я вскоре!
Я вслед ей взываю: «О господи, горе!»

О горлица, смолкни — потеряны разом
И сон, и покой, и надежды, и разум!

Вот молния блеснет в Зат-аль-Ада {383} 383 Зат-аль-Ада — наименование местности в Аравии. ,
И свет ее нам донесет сюда

Гром, громогласный, слоено в битве вождь,
И жемчуга рассыплет свежий дождь.

Они воззвали к ней: «Остановись!»
Погонщика я умолял: «Вернись!

Останови, погонщик, караван —
Ведь я одной из ваших обуян!»

Гибка она, пуглива и стройна,
Лишь к ней одной душа устремлена.

Скажи о ней — и выпадет роса.
О ней твердят земля и небеса.

Пребудь она в бездонной глубине,
Пребудь она в надзвездной вышине —

Она в моих мечтаньях высока,
Не досягнет завистника рука!

А взор ее — руины возродит,
Мираж бесплотный в явь оборотит.

На луг ли глянет — и цветов полно,
Вино протянет — усладит вино.

А лик ее сияет светом в ночь,
День — тьмы волос не может превозмочь.

Ах, мое сердце больше не вольно —
Оно без промаха поражено:

Очами мечет дротики она,
Копьеметателем не сражена.

Без милой обезлюдели края.
И над пустыней крики воронья.

Она совсем покинула меня,
А я остался здесь, судьбу кляня!

Я одинок и сир в Зат-аль-Ада…
Зову, ищу — ни слова, ни следа.

Дыханье юности и младости расцвет,
Предместье Карх {384} 384 Карх — район Багдада. , горячечность бесед,

Семнадцать мне — не семь десятков лет,
И ты со мной, событий давних след:

Ущелье милое — приют мой и привет,
Дыханье юности и младости расцвет.

В Тихаму мчится конь, и в Неджд, и горя нет
И факел мой горит, даря пустыне свет.

Господь, сохрани эту птичку на веточке ивы;
Слова ее сладостны были, а вести правдивы.

Она мне сказала: «Коней оседлав на рассвете,
Ушли восвояси единственные на свете!»

Я следом за ними, а в сердце щемящая мука,
В нем адово пламя зажгла лиходейка-разлука.

Скачу я вдогон и коня горячу, что есть мочи,
Хочу их следы наконец-то увидеть воочью.

И путь мой нелегок, и нет мне в пути указанья,
Лишь благоуханье ее всеблагого дыханья.

Она, что луна, — занавеску слегка отпустила,—
Ночное светило дорогу в ночи осветило.

Но я затопил ту дорогу слезами своими,
И все подивились: «Как новой реки этой имя?

Река широка, ни верхом не пройти, ни ногами!»
Тогда я слезам повелел упадать жемчугами.

А вспышка любви, словно молния в громе гремящем,
Как облачный путь, одаряющий ливнем бурлящим.

От молний улыбок в душе моей сладкая рана,
А слезы любви — из-за сгинувшего каравана;

Идет караван, и стекает слеза за слезою…
Ты сравнивал стан ее с гибкой и сочной лозою,—

Сравнил бы лозу с этим гибким и трепетным станом
И будешь правдивей в сравнении сем первозданном.

И розу еще луговую сравни в восхищенье
С цветком ее щек, запылавших румянцем смущенья

Все что завершилось в мире, не минует разрушенья,
Пусть же нас не ослепляют счастья сладкие мгновенья!

Видишь — и дела и судьбы переменчивы и зыбки,
Злом и местью обернутся жизни краткие улыбки,

Что осталось неизменным в этом ветхом мирозданье?
Все живущее на свете время облагает данью.

Не гордись, броня стальная, судьбы властны надо всеми
Хоть меча ты не страшишься, но тебя источит время.