Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Не кичись, булат блестящий, позолотой прочных ножен,
Хоть ты крепче стен Гумдана {386} 386 Гумдан — крепость в Сапаа (Йемен), считавшаяся одним из чудес света. , роком будешь уничтожен

Где твои владыки, Йемен, их узорчатые троны?
Где венцы их и каменья, ожерелья и короны?

Где теперь сады Ирема {387} 387 Ирем. — См. прим. к стр. 341 (см. коммент. 178 — верстальщик) . и колонны Ктесифона {388} 388 Ктесифон — столица сасанидского Ирана. ,
Слава гордого Шаддада {389} 389 Шаддад — легендарный князь Ирема. , сасанидские законы,

Где сокровища Каруна {390} 390 Карун — библейский Корей, богатство которого вошло в пословицу у мусульман. Согласно легенде, он возгордился и построил дворец из чистого золота. Моисей испросил у бога разрешение его покарать и приказал земле поглотить его вместе с дворцом. , где теперь алтарь Ваала,
Караванов вереница, что долины заполняла?

Как мираж, они исчезли, без следа промчались мимо,
Всем им вынес рок жестокий приговор неотвратимый.

О былых царях и царствах лишь легенды сохранились,
Бьется понапрасну память, воскресить былое силясь.

Дарий и его потомки в вихре времени пропали,
И дворцы Хосроев славных их от смерти не спасали,

Будто не было героев — Саба {391} 391 Саба — древнее государство на юге Аравии. , Ада {392} 392 Ад — легендарный народ (см. прим. к стр. 137) (см. коммент. 102 — верстальщик) . и Кахтана {393} 393 Кахтан — легендарный предок южноаравийских арабов. ,
Будто мир не покорялся мудрой воле Сулеймана.

Ты, прожорливое время, многолико, будто море,
Ты нам радость обещаешь, но за ней приходит горе.

Нам в несчастиях надежда часто дарит утешенье.
В той беде, что нас постигла, нет надежды на спасенье.

Отвечай мне, край родимый, что случилося с тобою?
Видишь — горы пошатнулись и утес поник главою.

Глаз судьбы тебя отметил, край родной лежит в тумане:
Вас неверные изгнали — горе, горе, мусульмане!

Города, перекликаясь, друг от друга ждут ответа:
Где Валенсия, Шатиба? О Хаэн цветущий, где ты?

Где ты, Кордова, столица, что влекла к себе из дали?
Там нашли приют науки и ремесла процветали.

Где твои, Севилья, рощи и луга, приют влюбленных,
И река, что протекает под покровом ив зеленых?

Нет ответа… Край родимый, мы тебя покинем скоро,
Кто же может удержаться, коль утеряна опора?

Города осиротели, пали белые знамена,
Льем мы слезы, расставаясь, как с подругою влюбленный,

С вами, милые жилища, — вы для нас пустыней стали.
С той поры как христиане вас убежищем избрали,

Там неверье поселилось, там кресты на минарете,
Вместо зова муэдзина звон церковный на рассвете.

Из мечетей раздаются стоны каменных михрабов {394} 394 Михраб — ниша в мечети, указывающая направление к Мекке, то есть сторону, лицом к которой должен стоять молящийся. .
Не придется ли веками вам оплакивать арабов?

Просыпайся же, беспечный, слышишь грозный голос рока?
Ты мечтами убаюкан, но судьбы не дремлет око.

Коль утеряна отчизна, на земле ты вечный странник,
Навсегда простясь с Севильей, где приют найдешь, изгнанник?

Ни в прошедшем, ни в грядущем не найдешь ты утешенья,
Ни в заботах, ни в веселье ты не почерпнешь забвенья…

Вижу всадников отважных в дальних странах за морями,
Там проносятся их кони быстролетными орлами,

Вижу блеск мечей индийских и клинки их огневые,
Словно то в пыли сраженья светят искры голубые.

Слышу музыку и пенье, кубков звон и шум диванов,
Вижу я эмиров горных и прославленных султанов.

Мы гонцов послали быстрых к вам, могучие владыки,
Донеслись ли из-за моря к вам плененных братьев крики?

Плачут матери и жены, к вам о помощи взывая,
Кто из вас, сыны ислама, содрогнулся, сострадая?

Кто отвел беду от слабых, кто избавил их от горя?
Братья по крови и духу, что же ныне вы в раздоре?

Где вы, доблестные души, наша помощь и спасенье,
Где вы, рыцари, герои, что прославились в сраженье.

Те, что в трепет повергали города, края и страны,—
Растоптали вашу славу нечестивые тираны.

С берегов Гвадалквивира вас похитило насилье,
Вы рабы в стране неверных, а вчера царями были.

В стан неверных вас погнали, на спасенье нет надежды,
Облачили христиане вас в позорные одежды,

Ваш удел отныне — рабство, не помогут плач и стоны…
Где ты, неба справедливость, где всевышнего законы?

Мать с ребенком разлучают… Словно звери в дикой чаще,
Сердце жертвы вырывают из груди кровоточащей.

Сколько девушек прекрасных, словно утренние зори,
Христиане в плен уводят на мучения и горе!

Погоди, газель степная, погоди,
Иль не знаешь — торопливость не к добру.
Сердце трепетное рвется из груди
И пылает, словно факел на ветру.

В час разлуки ты взошла, моя луна,
Путеводная звезда на небесах.
Ты разгневалась — но в чем моя вина?
Образ твой запечатлен в моих глазах.
Кто любовью ранен, не узнает сна,
Наслаждения вкушая лишь в мечтах.

Над тобой прошли весенние дожди,
Ты сверкаешь, как росинка поутру,
Не гляди с улыбкой нежной, не гляди,—
Болен я неисцелимо, весь в жару.

Пред тобою я склонился, покорён,
Раб желанья, и томленья, и тоски,
Жемчуг уст твоих блестит, незамутнен,
Губы алы, словно мака лепестки.
Но глаза твои, где жемчуг отражен,
Для влюбленного, как звезды, далеки.

Черный локон, как невольник, огради
Лик любимой, что подобен серебру,
Шеи мраморность, и трепетность груди,
И улыбки опьяняющей игру.

Ты грехов моих начало и конец,
Не казни меня, обычай твой жесток!
Увидав тебя, склонило свой венец
Солнце утра, озарившее восток.
Мчится слез поток, любви моей гонец,
К щечке, нежной, как весенний ветерок.

Где от взора расцветают, погляди,
Розы, кланяясь небесному шатру,—
Ты садовника шипами награди…
Нет, не я, увы, те розы соберу.