Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Не понять им, что только ее мне и надо,
Что погасну я скоро без милого взгляда.

Куропаток летела беспечная стая,
И взмолился я к ним, состраданья желая:

«Мне из вас кто-нибудь не одолжит ли крылья,
Чтобы к Лейле взлететь, — от меня ее скрыли».

Куропатки, усевшись на ветке араки,
Мне сказали: «Спасем, не погибнешь во мраке».

Но погибнет, как я, — ей заря не забрезжит,—
Если крылья свои куропатка обрежет!

Кто подруге письмо принесет, кто заслужит
Благодарность, что вечно с влюбленностью дружит

Так я мучим огнем и безумием страсти,
Что хочу лишь от бога увидеть участье.

Разве мог я стерпеть, что все беды приспели,
И что Лейла с другим уезжает отселе?

Но хотя я не умер еще от кручины,
Тяжко плачет душа моя, жаждет кончины.

Если родичи Лейлы за трапезой вместе
Соберутся, — хотят моей смерти и мести.

Это копья сейчас надо мной заблистали
Иль горят головни из пронзающей стали?

Блещут синие вестники смерти — булаты,
Свищут стрелы, и яростью луки объяты:

Как натянут их — звон раздается тревожно,
Их возможно согнуть, а сломать — невозможно.

На верблюдах — погоня за мной средь безводья.
Истираются седла, и рвутся поводья…

Мне сказала подруга: «Боюсь на чужбине
Умереть без тебя». Но боюсь я, что ныне

Сам сгорю я от этого страха любимой!
Как поможет мне Лейла в беде нестерпимой?

Вы спросите ее: даст ли пленнику волю?
Исцелит ли она изнуренного болью?

Приютит ли того, кто гоним отовсюду?
Ну а я-то ей верным защитником буду!..

Сердце, полное горя, сильнее тоскует,
Если слышу, как утром голубка воркует.

Мне сочувствуя, томно и сладостно стонет,
Но тоску мою песня ее не прогонит…

Но потом, чтоб утешить меня, все голубки
Так запели, как будто хрустальные кубки

Нежно, весело передавали друг другу —
Там, где льется вода по широкому лугу,

Где верховья реки, где высокие травы,
Где густые деревья и птичьи забавы,

Где газели резвятся на светлой поляне,
Где, людей не пугаясь, проносятся лани.

Черный ворон разлуки, угрюмый и неумолимый,
Ты и сам заслужил тяжкой боли вдали от любимой!

Объясни мне, о чем ты кричишь, опускаясь на поле?
Разъясни мне, что значит твой крик на заоблачной воле?

Если правда — твои прорицанья, о вестник страданий,
Да сломаешь ты крылья свои, задыхаясь в буране,

Да изгоем ты станешь, как я, притесненьем разбитый,
Да в беде не найдешь ты, как я, ни друзей, ни защиты!

За ту отдам я душу, кого покину вскоре,
За ту, кого я помню и в радости и в горе,

За ту, кому велели, чтобы со мной рассталась,
За ту, кто, убоявшись, ко мне забыла жалость.

Из-за нее мне стали тесны степные дали,
Из-за нее противны все близкие мне стали.

Из-за нее возжаждал я дружбы супостата
И тех возненавидел, кого любил когда-то.

Уйти мне иль стремиться к ее жилью всечасно,
Где страсть ее бессильна, а злость врагов опасна?

О, как любви господство я свергну, как разрушу
Единственное счастье, возвысившее душу!

Любовь дает мне силы, я связан с ней одною,
И если я скончаюсь, любовь умрет со мною.

Ткань скромности, казалось, мне сердце облекала,
Но вдруг любовь пробилась сквозь это покрывало.

Стеснителен я, буйства своих страстей мне стыдно,
Врагов мне видно много, зато ее не видно.

Ты видишь, как разлука высекла, подняв свое кресало,
В моей груди огонь отчаянья, чтоб сердце запылало.

Судьба решила, чтоб немедленно расстались мы с тобою,—
А где любовь такая сыщется, чтоб спорила с судьбою?

Должна ты запастись терпением: судьба и камни ранит,
И с прахом кряжи гор сровняются, когда беда нагрянет.

Дождем недаром плачет облако, судьбы услышав грозы;
Его своим печальным спутником мои избрали слезы!

Клянусь, тебя не позабуду я, пока восточный ветер
Несет прохладу мне и голуби воркуют на рассвете,

Пока мне куропатки горные дарят слова ночные,
Пока — зари багряной вестники — кричат ослы степные,

Пока на небе звезды мирные справляют новоселье,
Пока голубка стонет юная в нарядном ожерелье,

Пока для мира солнце доброе восходит на востоке,
Пока шумят ключей живительных и родников истоки,

Пока на землю опускается полночный мрак угрюмый, —
Пребудешь ты моим дыханием, желанием и думой!

Пока детей родят верблюдицы, пока проворны кони,
Пока морские волны пенятся на необъятном лоне,

Пока несут на седлах всадников верблюдицы в пустыне,
Пока изгнанники о родине мечтают на чужбине,—

Тебя, подруга, не забуду я, хоть места нет надежде…
А ты-то обо мне тоскуешь ли и думаешь, как прежде?

Рыдает голубь о возлюбленной, но обретет другую.
Так почему же я так мучаюсь, так о тебе тоскую?

Тебя, о Лейла, не забуду я, пока кружусь в скитанье,
Пока в пустыне блещет марева обманное блистанье.

Какую принесет бессонницу мне ночь в безлюдном поле,
Пока заря не вспыхнет новая для новой, трудной боли?

Безжалостной судьбою загнанный, такой скачу тропою,
Где не найду я утешения, а конь мой — водопоя.

Сказал я спутникам, когда разжечь костер хотели дружно:
«Возьмите у меня огонь! От холода спастись вам нужно?

Смотрите — у меня в груди пылает пламя преисподней,
Оно — лишь Лейлу назову — взовьется жарче и свободней!»

Они спросили: «Где вода? Как быть коням, верблюдам, людям?»
А я ответил: «Из реки немало ведер мы добудем».

Они спросили: «Где река?» А я: «Не лучше ль два колодца?
Смотрите: влага чистых слез из глаз моих все время льется!»