Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Ни Кабус, ни Кайс — мой тезка — не любили так подруг,
Ни араб, ни чужестранец не познали столько мук.

И Дауд когда-то вспыхнул, на любовь свою взглянув,
И, открыв соблазны страсти, стал безумствовать Юсуф {116} 116 Дауд, Юсуф — библейские персонажи Давид и Иосиф, пошедшие в мусульманскую традицию. ,

И влюбился Бишр, и Хинде не хотелось ли проклясть
Всегубительную силу — упоительную страсть?

И Харута эта сила чаровала вновь и вновь,
И Марута {117} 117 Харут, Марут. — Согласно мусульманскому преданию (видимо, позаимствованному из Талмуда), Аллах, недовольный людской испорченностью, приказал двум ангелам, Харуту и Маруту, отправиться на землю, чтобы творить суд над людьми. Однажды перед ними предстала женщина редкой красоты, прося у них защиты от мужа. Увлеченные ее красотой, ангелы попытались ее соблазнить, но она мгновенно исчезла; ангелы же, возвратившись в рай, нашли вход в него запертым. Аллах предложил им на выбор в наказание — либо страдания на земле, либо вечные муки в аду. Ангелы избрали первое. поразила беспощадная любовь.

Так могу ли я, влюбленный, не блуждать в ночи глухой,
Так могу ли я не плакать, обессиленный тоской?

Если бы не ночь, то душу у меня бы отняла
Та, что ранит и врачует, — и лекарство и стрела!

Чем возлюбленная дальше, тем любовь всегда сильней.
Кто любовь мою утешит, кто подумает о ней?

Прилетел восточный ветер и огонь разжег в груди,
И влюбленному велел он: «От любви с ума сойди!»

Что таит слеза безумца? Кто ответит на вопрос?
Должен кто-нибудь проникнуть наконец-то в тайну слез!

Я красноречив, но слова о любви не обрету:
Слезы — те красноречивей, хоть познали немоту!

Разве может скрыть влюбленный то, что в сердце зажжено?
Разве жар неутоленный спрятать смертному дано?

Призрак, прежде чем украдкой ты во тьме пришел ко мне,
Я услышал запах сладкий в полуночной тишине.

Это дуновенье луга, орошенного дождем:
Он, сперва росой заплакав, улыбается потом.

Лейла, надо мной поплачь, — я прошу участья.
Оба знаем — я и ты, — что не знаем счастья.

Мы в одном краю живем, но всесильна злоба,—
И несчастны мы вдвоем, и тоскуем оба.

Подари ты мне слезу — светлое даренье.
Я — безумие любви, я — ее горенье.

Сердцем обладаешь ты добрым, нежным, зрячим,
Так поплачь же надо мной, помоги мне плачем.

Обменяться нам нельзя сладкими словами,—
Обменяемся с тобой горькими слезами.

Когда я, став паломником, найду ее у врат
Святого дома божьего, где голуби парят,

Тогда своей одеждою коснусь ее одежд,
Отринув запрещения зловредных и невежд.

Она развеет боль мою улыбкою одной,
Когда у ложа смертного предстанет предо мной.

Подобных мне и не было, сгорающих дотла,
Желающих, чтоб к пеплу их любимая пришла!

О, вечно вместе жить бы нам! А в наш последний час
В одной могиле, рядышком, пусть похоронят нас.

Ту, чья улыбка нежная и тонкий, стройный стан
С ума сведут и старого, — увозит караван.

Хотел поцеловать ее, — строптивости полна,
Мне, словно лошадь всаднику, противилась она.

Но прикусила палец свой и сделала мне знак:
«Боюсь я соглядатаев, — теперь нельзя никак!..»

О, чудный день, когда восточный веял ветер
И облака в ее краях рассеял вечер,

Когда откочевал мой род в края другие,
Но быть я не хотел там, где мои родные…

О горы вкруг ее становья! На мгновенье
Раздвиньтесь: пусть несет от милой дуновенье

Восточный ветерок: вдохнув его прохладу,
Я исцелю свой жар и обрету усладу.

Недаром ветерку дано такое свойство:
Из сердца гонит он тоску и беспокойство.

Где чудная пора, куда ушли без вести
Утра и вечера, когда мы были вместе!

Простит ли Лейла мне, что все ее поносят?
А мне бранить ли ту, что миру свет приносит?

Сиянием своим она всю землю нежит,
И лишь моей душе мой светоч не забрезжит.

Больны мои глаза любовью, но страдальца
Ей просто исцелить прикосновеньем пальца.

Душа моя забыть любимую не может,
И душу я браню, но разве брань поможет?

Когда я с Лейлой был, — с тех пор не каюсь в этом,
Я целомудрия связал себя обетом.

У опустевшего ее стою становья,—
И вновь схожу с ума, ее желаю вновь я!

О, мне давно Урва {118} 118 Урва. — Имеется в виду, по-видимому, поэт из племени узра, Урва ибн Хизам, умерший в середине VI века. Урва прославился своими любовными похождениями и, согласно легенде, был убит своей возлюбленной. -узрит внушает удивленье:
Он притчей во языцех был в минувшем поколенье,
Но избавленье он обрел, спокойной смертью умер.
Я умираю каждый день, — но где же избавленье?

Поохотиться в степях на газелей все помчались.
Не поехал я один: о газелях я печалюсь.

У тебя, моя любовь, шея и глаза газельи,—
Я газелей целовал, если на пути встречались.

Не могу внушать я страх существам, тебе подобным,
Чтоб они, крича, вопя, с жизнью милою прощались.

Нет в паломничестве смысла, — только грех непоправимый,—
Если пред жильем подруги не предстанут пилигримы.
Если у шатра любимой не сойдут они с верблюдов,
То паломничества подвиг есть не подлинный, а мнимый.

Весть о смерти ее вы доставили на плоскогорье,—
Почему не другие, а вы сообщили о горе?

Вы на взгорье слова принесли о внезапной кончине,—
Да не скажете, вестники смерти, ни слова отныне!

Страшной скорби во мне вы обвал разбудили тяжелый,—
О, пусть отзвук его сотрясет ваши горы и долы!

Пусть отныне всю жизнь вам сопутствуют только невзгоды,
Пусть мучительной смертью свои завершите вы годы.

Только смертью своей вы бы горе мое облегчили,—
Как бы я ликовал, как смеялся б на вашей могиле!