Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

И это веселое сусло угрюмая ночь охладила,
И зябкая рань — мимолетной прозрачной росой остудила.

И осень звенящую глину дождем поутру окропляла,
Чтоб сусло в недрах кувшина ни в чем ущерба не знало!

Вином этим — томный, как будто оправившись от недуга,—
Поит тебя виночерпий со станом, затянутым туго.

Вино тебе всех ароматов и всех благовоний дороже,
Ты пьешь его, растянувшись на благостном розовом ложе.

Смешав пития, улыбнулся младой виночерпий толковый:
Так льют на золота слиток — сребро воды родниковой!

О друг мой, пожалуй, твоей я набожности не нарушу:
Любовь к вину заронили в мою надменную душу!

Ах, как хорош виночерпий, чей лик, в темноте играя,
Подобен луне взошедшей, чуть-чуть потемневшей с края!

Лицом с полнолуньем схожий, глядит виночерпий кротко,
Румянец его оттеняет юношеская бородка:

Она с белизною в раздоре и, утомившись в споре,
Грозится укрыть его щеки, красе молодой на горе!

Темнеет щек его мрамор, все больше он сходен с агатом,
Вели ж белизну оплакать всем плакальщикам тороватым!

О, если б мне дьявол позволил, мои взоры не отвлекая,
Оплакивать эти щеки: была ж белизна такая!

Ах, вижу я: в благочестье многие преуспели,
Над ними не властен дьявол, меня ж он уводит от цели!

Как мне побороть искушенья — несчетные — сердцем гордым,
Как мне — греховному в жизни — пребыть в раскаянье твердым?!

Я столько кубков осушил, похожих на небес пыланье,
С лобзаньем чередуя их или с мольбою о свиданье:

В их озаренье просветлел судьбы моей постылый жребий,
Они, как солнышка куски, упали из отверстий в небе.

Наполнив кубок до краев, укрыть попробуй покрывалом:
Сквозь ткань игристое вино проступит пламенным кораллом!

Виночерпий в одеждах из шелка, я вино уподоблю огню
Или с яхонтом в белой жемчужине этот горний напиток сравню,

А луну на небесном своде в сходстве явственном уличу
Я с дирхемом {181} 181 Дирхем — серебряная монета. серебряным, брошенным на лазоревую парчу.

Сколько раз побывал виночерпий в моем доме, кутя и смеясь
Не страшась завистников злобных, соглядатаев не боясь;

Сколько раз я, бывало, подталкивал, улыбаясь душой заодно
Друга юного с тонким станом, чьи уста сковало вино!

Я будил его: «Просыпайся, Собутыльников Торжество!»
Сонный, он изъяснялся жестами; трудно было понять его.

Ах, как будто внезапно заикой этот добрый юноша стал,
Отвечал он мне с болью великой, преневнятно он бормотал:

«Понимаю все, что толкуешь, все, что ты мне велишь, отец,
Но вина последние капли доконали меня вконец!

Дай уж мне очнуться от хмеля, я от вин золотистых ослаб,
Завтра вновь я служить тебе стану, как покорный и верный раб!

Когда забрезжил робкий свет вдали
(Как бы уста улыбкой расцвели!)

И сумрак выцвел, поседел… Когда
Вздремнуть ночная вздумала звезда,

Мы все напасти мстительной земли
К трепещущим газелям принесли.

Мы к ним послали черную стрелу,
Как скорпион язвящую иглу,—

Что тоньше оторочки бахромы,
Прямей, чем строчки, что выводим мы.

Она, обрызгав травы на лугу,
Добычу поражает на бегу,

А вслед за ней, гудящей, как оса,
Проворноногого мы вышлем пса;

Он скор, похож на быстрый метеор,
Науськан, разумеет разговор,

Свисают уши у него, легки,
Как лилии прозрачной лепестки.

Когтями, что острей сапожных шил,
И зреньем — никогда он не грешил:

Глаза его ясней воды живой,
Струящейся в пустыне огневой,

Воды — она, змеясь, ползет в простор
Между миражем и подножьем гор.

Мы пса — а он поджар и узколоб —
Науськали на стаю антилоп.

Там, на лугу, как бы плывущем ввысь,
С детенышами — робкие — паслись.

Тот луг — в цветах, расцветших широко,
Темно-зеленый, как змеи брюшко.

В лугах цветы — как желтых змеек зной,
Как косы, тронутые сединой.

Играючи, наш пес, не тратя сил,
Нам пятьдесят газелей изловил.

Добычу разделили пополам:
Ведь мясо их за кровь он продал нам!

Прелестной, встреченной во сне, я говорю: «Добро пожаловать!» —
Когда б она решилась мне миг благосклонности пожаловать!

В ней все — до зубочистки вплоть — влечет, прекрасное и сонное,
Благоухающая плоть, души дыханье благовонное!

Кто горькие слезы унять мне поможет?
Шурейра, увы, мои горести множит!

Недоброй душою судьбину кляня,
Шурейра решила покинуть меня.

Но воле судьбы, подчинения ради,
Она под замком очутилась в Багдаде;

Ведь нашей судьбой, как стрелой — тетива,
Превратности рока играли сперва!

Теперь она занята чуждой судьбою,
Теперь ее чувства в разладе со мною.

Ведь ловчего с яростной сворою псов
Газель не боится в чащобе лесов.

Вот эта газель среди листьев крылатых
Похожа на деву в роскошных палатах:

Куда как трудней мне Шурейру вернуть,
Чем эту газель приманить-обмануть!

Подобны мечам языки человечьи,
Мы гибель обрящем в своем красноречьи!

Душа человека — коварный тиран,
Ты этой душе не давайся в обман!

На недруга беды надвинулись тучей —
Тебе повезло! Не проспи этот случай!

И если ты в дверь не успеешь скользнуть,
Твой враг непременно найдет этот путь.

Пускай убавляется юная смелость,
Зато приращаются мудрость и зрелость.

Сбираюсь в пустыню отправиться я,
Ну что же! Седлайте верблюдов, друзья!