Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Взирай без волненья на все, чей вид душе доставляет мученье,
Ведь что бы ни видел твой глаз наяву — не более чем сновиденье.

Не жалуйся людям на беды свои, — раненых жалкие стоны
Лишь со злорадством будут встречать коршуны и вороны.

С людьми настороженным будь, — скрывай, что душу твою тревожит,
Пусть рот улыбающийся никогда тебя обольстить не сможет.

Исчезла верность, — кругом обман, все обещанья ложны,
Ушла правдивость, — а без нее и клятвы теперь невозможны.

Преславен Создатель души моей! Но как ей считать наслажденьем
То, что любая душа сочтет лишь безысходным мученьем.

Дивится судьба, как я стойко сношу все горести и невзгоды
И как не разрушилось тело мое за эти жестокие годы.

А время идет, иссякает мой срок, — о, если б от зол каждодневных
В другую общину мне уйти — в любую из общин древних!

Пока были молоды времена, радость вкусить успели
Прадеды наши, — а мы пришли, когда времена одряхлели.

Любому из нас неизбежно придется на тесное ложе лечь,
Где с боку на бок не повернуться и не расправить плеч.

На ложе таком обо всем мы забудем, чем жизнь волновала нас:
Забудем и юности пылкую радость, и смерти тоскливый час.

Мы — дети мертвых. Так почему же боимся мертвыми стать?
И почему неизбежную чашу гнушаемся мы принять?

Зачем, завершая свой путь, скупимся времени мы вернуть
То, что из рук его получили, когда отправлялись в путь?

Из воздуха времени — наши души, из праха времени — плоть.
Безжалостна смерть, и ее в поединке не смог никто побороть.

Когда б хоть на миг подумал влюбленный, какой конец предрешен
Той красоте, что его пленила, — не стал бы влюбляться он!

Вот если бы люди не видели сами, как солнце встает поутру,
Тогда сомневаться еще могли бы, что солнце зайдет ввечеру.

Как умер безвестный пастух, умевший только стеречь овец,
Так и со всей своей медициной умер Гален {221} 221 Гален — знаменитый врач и литератор древности; родился в 131 году в Пергаме (Малая Азия), умер в 201 году в Риме. -мудрец.

Быть может, пастух даже больше прожил, чем многие из мудрецов,
И большего благополучья добиться сумел для своих птенцов.

Любому из смертных предел положен — отважен он или труслив,
Был он при жизни слишком воинствен иль слишком миролюбив.

А жизнь коротка, и заветной цели достичь не сумеет тот,
Чье сердце от страха дрожит при мысли, что смерть его стережет.

Куда спешишь ты, о великий князь?
Ты — грозный ливень, мы — сухие травы.

Как женщину, тебя хранит судьба.
Приблизиться к тебе никто не вправе.

Ты ж рвешься ввысь, в миру и на войне
Охвачен жаждой почестей и славы.

О, если б мог я стать твоим конем
Иль, как шатер, укрыть тебя в дубраве!

Перед тобой широкая стезя
Для громких дел и славных испытаний.

Великий духом жертвует собой
На поприще возвышенных исканий.

Привык я ждать, но там, где нет тебя,
Невыносима горечь ожиданий.

Даруй мне жизнь — немилость зла, как смерть.
Даруй мне свет, о солнца яркий пламень!

Приди ж скорей, о тот, чей гордый взгляд
Рождает в войске бурю ликований,

Кто в битве сердцем холоден, как лед,
Как будто смерть нема на поле брани,

Чей меч сметает полчища врагов,
Мешая в кучу кости с черепами.

Пределы, где бывал ты, бережет
Всесильная судьба от поруганий.

Там радость ярким золотом цветет.
Там туча льет вином, а не дождями.

Ты беспределен в подвигах своих,
И в щедрости тебе никто не равен.

Ты в дружбе — умиленье для друзей,
Ты в битве неотступен и всеславен.

Ты князь сердец, надежда для людей,
О Сейф ад-Дауля — меч, рассекший камень.

Могущество твое не одолеть,
Любви к тебе не выразить словами.

Разве в мире не осталось друга,
Что б помог избавиться от грусти?

Разве в мире не осталось места,
Где живут в согласии и дружбе?

Разве свет и мгла, позор и слава,
Честь и подлость — все смешалось в кучу?

Новая ль болезнь открылась людям?
Старым ли недугом мир измучен?

На земле Египта, где свободный
Одинок и сир, лишен приюта,

Восседает ворон в окруженье
Стаи сов, подмявших стаю уток.

Я читал хвалу ему. Приятно
Называть скопца великим мужем.

Говоря шакалу: «Ты проклятый!» —
Я б обидел собственные уши.

Потому уместны ли упреки?
Там, где слабость, жди напасть любую.

На кого пенять тому, кто молча
Проглотил обиду, — на судьбу ли?

Так ты утверждаешь, отмеченный лихом,
Что мы о войне не слыхали и слыхом?

Побойся Аллаха! И денно и нощно
Готовы мы биться отважно и мощно.

В бою применяя прорывы, охваты,
Мы множим во вражеском стане утраты.

Не нами ль племянник твой схвачен? Не мы ли
Мечами отца твоего заклеймили?

Разбитого войска покинув остатки,
Не ты ли от нас удирал без оглядки?

Грозить нам войною — смешного смешнее:
Мы связаны крепкими узами с нею;

Мы вскормлены ею, как матерью львята.
Презренный! Тебя ожидает расплата.

Состарилась ночь, побледнела, поникла устало,
И — неотвратимое — время прощанья настало.

Две ивовых ветви, что ветер колышет над лугом,—
Сплетаясь в объятьях, мы так упивались друг другом,