Михаил Роттер - Ци-Гун Пяти зверей: правда и сказка

Говоря все это, я не сводил с Хулигана взгляда, этот мог ударить сразу, без всяких дальнейших разговоров.

Однако он сидел спокойно, только дыхание его участилось.

– Думаю, вам лучше выйти на улицу, а то дом чужой, перебьете все тут, – продолжал развлекаться Сергей Михайлович.

На улице было прекрасно: солнце и легкий мороз. «Ничего, сейчас кое-кому станет тепло», – подумал я, глядя на Хулигана. Я не волновался: профессор прав, нужно мальчика поучить, может, и в самом деле на пользу пойдет. Во всяком случае, попробовать можно.

Хулиган бросился на меня без всякой подготовки и начал колотить руками и ногами. Техники у него не было никакой и потому был он весьма однообразен, хотя нельзя было отрицать, что он силен, быстр, напорист и до наглости уверен в себе. Правда, он был плохо укоренен и часто поскальзывался. Какое-то время я позволял ему бить себя (правда, коснуться меня ему не удалось ни разу), а когда мне это стало надоедать, спросил у профессора:

– Может, его слегка поколотить или удастся обойтись?

– Наверняка не помешает, – уверенно ответил профессор. – До него просто иначе не дойдет, он же настоящего мастерства не видел, ему наверняка никто говорил, что «сильные удары уступают ловким уклонениям», вот он и не понимает, что защита сложнее нападения. Так что, думаю, вполне можно.

Следующий удар Хулигана я не стал пропускать мимо себя, а просто шагнул вперед, под его руку. Видимо, его никогда не били плечом, потому что он просто ошалел. Я знал, что он сейчас испытывает, до сих пор помню, какое «удовольствие» получил, когда вьетнамский мастер впервые показал мне (и на мне) эту технику. Впечатление было такое, будто я напоролся на каменный валун. Человеческое плечо, такое вроде круглое, гладкое и теплое, неожиданно оказалось каменно-твердым и каменно-тяжким. Казалось, что я всем телом налетел на вросший в землю многотонный камень.

Видимо, Хулиган испытал что-то похожее, потому что он согнулся и дыхание его пресеклось. На ногах он, правда, устоял, но ведь я его и не бил, так, слегка толкнул, честно говоря, едва прикоснулся. Спешить мне было некуда, я спокойно стоял и ждал, когда Хулиган придет в себя. Когда он наконец разогнулся, в его глазах было удивление.

Все шло, как должно было, я этот процесс описывал «тремя У» (удивление – уважение – ужас). Первое «У», стадию удивления, похоже, Хулиган уже прошел. Точно осталась еще вторая, а вот дойдет ли дело до третьей, я еще не знал. Но я человек основательный и понимал, что «практическую лекцию» мне придется доводить до конца, а иначе и заводиться не стоило. Делать мне это совершенно не хотелось, так что чем быстрее Хулиган поймет, что драться нехорошо и больно, тем дешевле это ему встанет.

Отдышавшись, Хулиган вновь стал изображать из себя ветряную мельницу. На этот раз выходило это у него плохо, потому что после каждого своего действия он получал: хлестко, больно и обидно. Шаг вперед – получил, взмахнул рукой – получил, посмотрел в глаза – тоже получил. Это была стадия второго «уважительного У», на которой он должен был понять, кто такой он и кто такой я. Наконец он отступил.

– Еще? – любезно спросил я. Это был «момент истины». Если Хулиган все понял, то без третьей стадии можно будет обойтись. Если нет, то будет, как в хорошей итальянской песне «Azzurro»:

И вот я как будто бы сажусь на поезд

И еду, еду к тебе,

Но мысленный поезд моих желаний

Идёт в обратную сторону…

И он у меня поедет совсем в другую сторону,

так что лучше бы ему и не пробовать.

Однако было похоже, что некоторые вещи до Хулигана доходили достаточно быстро.

– Вот что значит уличная школа, – в очередной раз восхитился я. – «Язык языка» человек может вообще не понимать, зато «язык кулака» понимает с полуслова. Или «с полуудара»?

– Понял, не дурак, «ещё» не надо, – сквозь зубы пробормотал он.

– Ну тогда поздравляю, это была последняя в твоей жизни драка, если ты, конечно, собираешься соблюдать договор.

– Я чего обещаю, то и делаю, – обиделся Хулиган. – Через два-три года я буду лучшим автослесарем в городе. И что вы там говорили насчет духовной практики?

– Это тебе к Вадиму, лучше него никто не знает этот мир. Он тебя отведет куда надо. Понравится – останешься, нет – будешь искать дальше, пока не найдешь практику себе по душе.

Переведя дыхание, Хулиган повернулся к Сергею Михайловичу:

– Я тут спросить хотел… Про этот «пер-ди…» как его там. Помните, вы меня тогда в зале обругали за то, что я Чемпиона ударил, когда он мне кланялся. Может, вы и правы, но я и слов-то таких не знаю. До сих пор думаю, что это за «пер-ди…».

Услышав это, профессор хохотал долго, громко и с явным удовольствием. Наконец он изнемог, вытер белоснежным платком выступившие слезы и произнес по слогам:

– «Пер-ди-мо-нокль», происходит от французских слов «perdit monocle», или «потерял монокль». Означает нечто, вызывающее сильное удивление. Оно и понятно. Ваше поколение никогда не видело монокля и не знает, что это такое. Такие вещи остались разве что у старых часовщиков. Это такой, с позволения сказать, оптический прибор, увеличительное стекло, оформленное в виде очень небольшой подзорной трубы, настолько миниатюрной, что она может удерживаться в глазной впадине бровью. Человек, испытывающий чувство удивления, непроизвольно поднимает брови и монокль у него выпадает. Так что никто тебя никак не обзывал. То, что я хотел тогда сказать, в переводе на твой язык звучит примерно так: «Я обалдел (офигел, офонарел, охренел), когда увидел, что ты додумался ударить человека, который тебе почтительно (я сам видел) поклонился». Так тебе понятно?

– Так понятно, – серьезно сказал Хулиган, – но вы все равно тогда в зале меня обзывали, с дворнягой сравнивали. И за что, за то, что я этому пижону, – кивок в сторону Чемпиона, – морду набил. Так ведь и он мне мог, кстати, и должен был, причем наверняка.

– Нет, не за это, – ответил профессор. Говорил он медленно, явно собираясь серьезно ответить на вопрос. – Совсем не за это. Ну подрались два сопляка, бывает. Все целы, никто не покалечен. Нет, совсем не за это.

– Тогда за что же?! Я же не собака!

– А вот это мы сейчас и выясним. Чего ты не любишь? Учиться, читать книжки, ходить в театр… Что ты любишь? Хорошо поесть, выпить, подраться, познакомиться с девушкой. Можешь ничего не говорить, все это у тебя ни лице написано. А дворовый пес? Он тоже любит хорошо поесть, подраться, познакомиться с «девушкой» (только с собачьей). Тогда чем ты от него отличаешься? Разве что тем, что он не любит выпить, но даже это точно не известно, ведь ему никто не предлагает. Может, если бы он распробовал, ему бы тоже понравилось? Может, тем, что ты умеешь разговаривать? Так и собака умеет. Умные японцы даже изобрели «собачий переводчик» (недорогой, кстати, всего сотня долларов), такой аппаратик, состоящий из микрофона и передатчика, вмонтированных в ошейник. Приборчик этот преобразует звуки, издаваемые собакой, в текст, который выводится на небольшой дисплей. Словарный запас у этого переводчика немалый, две сотни слов, из которых могут составляться фразы. Например, «Я хочу есть» или «Я хочу спать на твоей кровати». И сильно это отличается от твоего лексикона?