_ - ПОВЕСТЬ О ДУПЛЕ часть 2

— Он своих чувств стыдился и держал их в тайне. Мне кажется, что и с того света он запрещает мне рассказывать об этом кому бы то ни было, — промолвила она.

— Из всех братьев он только со мной был связан клятвой дружбы, и если бы ты мне рассказала, он, наверное, не был бы недоволен.

— Раз тебе всё известно, к чему мне упираться, — вздохнула госпожа. — Ещё когда я была совсем девочкой, он учил меня играть на цитре. Уже тогда у него были какие-то странные мысли, и я замечала что-то такое, о чём и думать нельзя. В то время он часто плакал, сердился на меня, но я делала вид, что ничего не замечаю, — тем и кончилось. После же моего въезда во дворец мне доставили вот это письмо. — Она достала письмо и протянула брату. — Вскоре сообщили, что он умер. Всё время я только о том и думаю. Как это тяжело! — заливалась она слезами.

— Он был очень твёрд духом. До самой кончины я не слышал от него ни одного слова роптания, ни одной жалобы. ‹…› В ту осень, перед твоим въездом во дворец, я хотел жениться на девице, похожей на тебя.

— Ты говоришь так же, как покойный брат, — засмеялась она. — Наверное, потому, что он упорно думал только об одном, на него было больно смотреть…

— Как это всё печально! — вздохнул Сукэдзуми. — Мне часто хочется навестить тебя, но в твоих покоях всегда так много народу. Не о повседневных делах речь, но о своих намерениях обязательно извещай меня. Почему ты не посоветовалась со мной, какие подарки послать жене Накатада?

— Задолго до этого наследник престола говорил мне: сделаем так-то и так-то. Я и послала всё, как он велел, — объяснила Фудзицубо.

— Почему ты послала так много золотых вещей?

— Я не знала, как мне быть, — призналась она. — Мне рассказывали, что о подарках доложили императору, и он призвал правителя провинции Муцу. Ему приготовленного показалось недостаточно, и вниз доложили другие вещи. А кто-нибудь обратил на это внимание?

— Советник Накатада очень внимательно рассматривал подарки.

— Ах, как стыдно! — воскликнула Фудзицубо.

Вскоре брат ушёл от неё.

Он возвратился домой и стал рассказывать родителям:

— Воспользовавшись удобным случаем, я навестил Фудзицубо. Мы с ней о многом говорили.

— Вы, наверное, вспоминали о родах принцессы. Как говорят, у обычных людей возможности ограничены. ‹…› Всех привлекают красота, ум и манеры. Вот Фудзицубо и завидует принцессе, которая вышла замуж за Накатада. Поэтому-то она и недооценивает наследника престола. Накатада во всех отношениях человек замечательный.

— Даже мне, мужчине, всегда нравился Накатада, — сказал Сукэдзуми. — Покойный брат любил его, как любят жену и: детей, и кроме него ни с кем не общался. Вот какие чувства он внушает даже мужчинам. И если Фудзицубо не могла выйти; замуж за такого человека, а вынуждена в качестве придворной дамы выполнять днём и ночью обязанности, к которым у неё душа не лежит, конечно, её жалко.

— Не забывай, что тебя могут услышать, — предостерегала его мать.

— Разве я говорю неправду? — возразил тот. — Это все могут слышать, об этом все знают. Накатада — единственный сын своих родителей, его воспитали превосходно. А у вас детей много, как поросят, и ни один ни на что не годится. Только Накадзуми отличался редкими достоинствами, но он рано скончался… Из-за жажды мщения Накадзуми не может достичь просветления и является в снах Фудзицубо.

— Почему бы это? — забеспокоился Масаёри. — Вряд ли он негодует на кого-нибудь из нас. В продвижении же по службе у всех возможности ограничены.

— Это мщение мужчины женщине, — пояснил Сукэдзуми.

— К кому же из наших женщин он питает злобу? — недоумевал Масаёри.

— Из срединного дома, — промолвил Сукэдзуми.

— Вот оно что! — догадалась мать и горько заплакала.

— Неужели что-то было? — обратился к ней муж.

— Нет, ничего не было, — ответила госпожа.

— Да-да, конечно. Но не замечала ли ты всё-таки чего-нибудь? — продолжал допытываться министр.

— Всё — хорошо ли, плохо ли — должны воспитываться отдельно: сыновья — как подобает мужчинам, а дочери — как девицы. В срединном же доме всегда все жили вместе, там было много прелестных девушек. Возможно, поэтому у него и возникли такие помыслы, — ответила госпожа.

— Может быть, он был влюблён в Первую принцессу, — предположил Масаёри. — Ведь она так красива, что кому угодно внушит любовь.

«Совсем не в принцессу», — подумал Сукэдзуми, но так ему было больно, что он ничего не сказал. Сукэдзуми сам раньше любил принцессу. Он и сейчас продолжал думать о ней. Однако поскольку принцесса стала недоступна, Сукэдзуми все свои чувства похоронил в сердце.

— Надо заказать чтение сутр в поминание Накадзуми, а в молитве написать, чтобы будды избавили его от греха мстительности. Попросите старшего ревизора Правой канцелярии Суэфуса написать молитву, — сказал Сукэдзуми и попрощался с родителями.

— Что с ним? — недоумевал Масаёри. — Он очень раздражён. Я всегда считал его очень рассудительным, а теперь он стал болтать какие-то глупости.

— Может быть, он сам влюблён с давних пор в кого-нибудь, — предположила мать, — а теперь решил, что надежд у него нет, и высказал свои чувства.

— Когда брат и сестра полюбят друг друга, всегда одно только горе, — сказал Масаёри.

Он велел в течение сорока девяти дней читать сутры в поминание Накадзуми. Монахам послали по семь штук полотна, а госпожа велела кроме того послать им шёлка.

Император узнал, что на пятидесятый день рождения Инумия пир должна готовить Дзидзюдэн. Он решил послать негласно на пир подарки и сказал главному архивариусу Санэёри, который был в то же время вторым военачальником Личной императорской охраны:

— Я хочу сделать следующее… Приготовь всё где-нибудь, но не в доме Масаёри. Утварь возьми из наших кладовых.

Тот призвал серебряных дел мастера, опытного в китайском искусстве, который служил у его отца, первого министра, и велел быстро всё приготовить. «Главный архивариус занимается этим по указу императора», — говорили слуги и со всех сторон несли замечательно сделанные коробки для еды из кипарисовика. Людям, искусным в изготовлении таких коробок, было приказано сделать всё без промедления.

Наконец наступил пятидесятый день. Госпожа Дзидзюдэн сказала супруге Масаёри:

— Вот и настало время давать лепёшку Инумия. [61] Прим.41 гл. XIII: В 50-й день после рождения ребёнку давали кусочек специально приготовленной: лепёшки. Как же нам всё получше устроить?

— Надо всего приготовить много и таким образом, чтобы никто из посторонних не знал, [62] Прим.42 гл. XIII: Мията Ваитиро предполагает, что текст в этом месте испорчен. — ответила та. — Это можно сделать только здесь. И если мы не позаботимся о каждой мелочи, то лучше вообще ничего не устраивать.