Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

— А это что? Не матушкина ли туфелька? — крикнула немного погодя Цюцзюй, вынимая из свертка благовоний и трав туфельку. — Вот и нашлась!

— Да, это она! — повертев в руках ярко-красную туфельку, заключила Чуньмэй. — Но как она могла попасть на эти полки? Тут что-то не то.

Они пошли к Цзиньлянь.

— Нашли? Где она была? — сразу спросила их Цзиньлянь.

— У батюшки в летнем кабинете на полке среди ароматных трав лежала, — отвечала Чуньмэй.

Цзиньлянь взяла найденную туфельку, поставила рядом с той, которая была у нее. Обе из расшитого цветами и узорами ярко-красного атласа, на белой шелковой подошве — зеленой к пятке и голубой у носка. Единственное отличие, заметное лишь при внимательном рассмотрении, сводилось к оттенку ниток — зеленых и зеленовато-бирюзовых, которыми их шили. Цзиньлянь примерила туфельку. Она оказалась тесноватой. «Да это же туфля Хуэйлянь, — сразу сообразила она. — Когда ж это она дала ее проклятому насильнику? Он не решился ее в доме держать, вот и спрятал в гроте. Только и там ее разыскали». Она повертела туфельку и сказала:

— Это не моя туфелька! Сейчас же ступай во двор и становись на колени! — Цзиньлянь обернулась к Чуньмэй. — А ты ей камень дай. Пусть над головой держит.

— Чья же это туфелька, если не ваша, матушка? — спрашивала заплаканная Цюцзюй. — Я вам нашла, а вы наказываете. Что же вы бы со мной сделали, если б туфелька не сыскалась?

— Замолчи, негодница! — крикнула Цзиньлянь.

Чуньмэй нашла большой камень и положила его на голову Цюцзюй.

Цзиньлянь обула другие туфельки. Дома ей показалось жарко, и она велела Чуньмэй отнести туалетный столик в терем Любования цветами. Закончив утренний туалет, она пошла бить Цюцзюй, но не о том будет речь.

Расскажем теперь о Чэнь Цзинцзи. Рано утром он вышел за одеждой из лавки и, очутившись у садовой калитки, наткнулся на игравшего Тегуня.

— Что это у тебя, дядя? — спросил мальчик, заметив в руках Цзинцзи серебряное монисто. — Дай мне поиграть.

— Это чужая вещь, — отвечал Цзинцзи. — Ее выкупать пришли.

— Мне поиграть хочется, — не унимался Тегунь, задорно посмеиваясь. — А зато что я тебе за это дам!

— Вот глупый мальчишка! — говорил Цзинцзи. — Говорят, что вещь заложенная. Я тебе другую найду, а у тебя что есть? Ну-ка покажи.

Тегунь вытащил из-за пояса ярко-красную вышитую цветами туфельку и дал Цзинцзи.

— Где ты ее взял? — спросил Цзинцзи.

— Знаешь, дядя, — начал Тегунь, — играл я вчера в саду, вижу батюшка матушку Пятую за ноги привязывает в Виноградной беседке. Так они под ветерком качались! Когда батюшка ушел, я у тети Чуньмэй слив выпросил, а потом у беседки эту туфельку нашел.

Цзинцзи разглядывал туфельку. Она была изогнута, как молодой месяц. Ярко-красный цвет делал ее похожей на только что опавший цветок лотоса. Он положил ее на ладонь. В ней было не больше трех дюймов.

— Дай ее мне, — сказал Цзинцзи, догадавшись, что она с ноги Цзиньлянь, — а я тебе завтра другое монисто принесу.

— Только не обманывай меня, — согласился Тегунь. — Я к тебе, дядя, завтра приду.

— Ну что ты! — заверил его Цзинцзи.

Тегунь убежал, а Цзинцзи сунул туфельку в рукав, а про себя подумал: «Сколько раз я заводил с ней разговор, и всякий раз она вроде не прочь сойтись, но как только дойдешь до дела, убегает. И вот ее туфелька у меня в руках. Само небо сулит мне удачу. Теперь-то уж я ее как следует разыграю. Ей от меня так не уйти».

Да,

Цзинцзи направился к Цзиньлянь. Обойдя экран, он увидел стоящую на коленях Цюцзюй.

— И вы, барышня, камни таскаете? — в шутку спросил он. — Как же это вы на каторгу попали?

— Кто это во дворе говорит? — спросила сидевшая в тереме Цзиньлянь. — Негодяйка, наверное, камень с головы сняла.

— Зять Чэнь пришел, — ответила вошедшая к ней Чуньмэй. — А Цюцзюй с камнем стоит.

— Заходи в терем, зятюшка! — пригласила Чэня хозяйка. — Я одна.

Прыткий малый подобрал одежду и бросился в терем. Цзиньлянь сидела перед открытым окном, занавешенным легкой шторой, и занималась своей прической. Цзинцзи сел рядом на табурет. Цзиньлянь расчесала ниспадавшие до самого пола черные, как смоль, волосы, перевязала их красной шелковой лентой, потом забрала под сплетенную из серебряных нитей сетку, из-под которой возвышался щедро украшенный розами пучок-туча, сбоку спускались завитые локоны. Цзиньлянь напоминала живую Гуаньинь. Она отставила туалетный столик, вымыла в тазу руки и, одевшись, позвала Чуньмэй.

— Угости зятя чаем, — распорядилась она.

Цзинцзи молча улыбался.

— Что это ты улыбаешься, зятюшка? — спросила Цзиньлянь.

— Ведь у тебя что-то пропало, — проговорил лукаво Цзинцзи.

— А ты откуда знаешь? И какое тебе до этого дело, негодник?

— Я к тебе с открытой душой, а ты как со мной обращаешься? Раз у тебя одна ругань, я пойду.

Цзинцзи повернулся и направился к двери, но его удержала Цзиньлянь.

— Еще дуется, несчастный! Не с кем после Лайвановой жены-то шиться, вот и вспомнил он свою старую матушку. А ты ведь угадал, у меня в самом деле пропажа.

Цзинцзи вынул туфельку и повертел ею перед носом Цзиньлянь.

— Гляди, с чьей это ножки такая маленькая? — дразнил он.

— Это ты, несчастный, ее украл, а мы тут обыскались! Я служанку наказала.

— Но как же я мог украсть?

— А кто ж, кроме тебя? Подобрался, небось, как крыса, и стащил.

— И не стыдно тебе так говорить? Да я у тебя вот уж сколько дней не был.

— Вот погоди, несчастный, я батюшке пожалуюсь, — пригрозила Цзиньлянь, — тогда посмотрим, кому будет стыдно.

— Ты только и знаешь батюшкой стращать.

— Ишь, как расхрабрился! — говорила с укором Цзиньлянь. — Ты же знал, что он с Хуэйлянь того, и все-таки с ней заигрывал. Впрочем, потаскуха, наверное, сама за тобой бегала. Как же, однако, к тебе моя туфелька попала, а? Конечно, ты украл, так и скажи честно. И давай сюда, пока тебе не всыпали. Вещь, говорят, и сама к хозяину тянется. Да не вздумай отпираться, а то загублю, без погребения оставлю.

— А ты настоящий палач! Тебе б только кишки выпускать. Вот что. Тут никого нет, и давай потолкуем по душам. Хочешь туфельку получить, давай меняться, а то равновесие нарушится.

— Ты обязан мне вернуть туфельку, несчастный! — говорила Цзиньлянь. — А что ты за нее просишь?

— Дайте мне, матушка, платочек, который у вас в рукаве, — сказал, улыбаясь, Цзинцзи. — Получит ваш сынок платочек, будет у вас туфелька.

— Я тебе другой платок найду, — сказала Цзиньлянь. — Этот неудобно. Его батюшка хорошо знает.

— А мне никаких других не надо. Мне по душе как раз только вот этот.

— Ишь, какой ловкий! Никаких сил у меня нет с обоими вами связываться, — сказала Цзиньлянь и вынула из рукава отделанный белой бахромой шелковый платок с вышитыми серебром тремя знаками и сценой ночной молитвы Инъин. [406]