Алишер Навои - ФАРХАД И ШИРИН

Так непритворно люди, может быть,
В день воскресенья мертвых будут выть…

Когда зверям он высказал хвалу,
То смертный час пустил в него стрелу.

Он видел, что его конец пришел, —
Теперь на ум ему отец пришел.

А вспомнив об отце, он вспомнил мать —
И руки стал в отчаянье ломать:

«О смерть, скорее душу отними!
Меня хоть этой пыткой не томи!

Ужель страданий мало мне других,
Что в смертный час я вспомнил и о них?

Да, ты коварством вечен, небосвод!
О, как ты бессердечен, небосвод!

Так не ведется ведь у палачей,
Чтоб одного казнили сто мечей!

Чтобы кусочек хлопка сжечь, нужна
Не молния, — лишь искорка одна!

Я дотлевал уже, как головня, —
Зачем же ты опять разжег меня?!

Клянусь, будь ты немного хоть добрей,
Меня бы в прах воткнул ты поскорей!

О кравчий времени! Тебе упрек:
Зачем ты милосердьем пренебрег, —

Зачем отраву в чашу подсыпал
Тому, кто сам навеки засыпал?

Каким быть надо злобным палачом,
Чтоб даже мертвеца рубить мечом!..»

И обратился к ветерку Фархад:
«О ветерок, не знающий преград!

Во имя бога, взвейся и слетай
В мой милый край, в далекий мой Китай.

И прах моей отчизны поцелуй,
Но старого отца не разволнуй:

Ему не сразу истину открой, —
Речь поведи сначала стороной,

Потом скажи: «Твой сын, страдалец-сын,
Твой заблудившийся скиталец-сын,

Он — кровь твоя и кость твоя, и плоть,
Дар, коим одарил тебя господь, —

В раскаянье, в мучениях погиб,
Без твоего прощения погиб.

О, как была судьба коварна с ним!
Как был он ею день за днем гоним!

Иранский грозный шах — Парвиз Хосров,
Злой чародей, хитрец из хитрецов,

Хосров Парвиз, его заклятый враг,
Преследовал его за шагом шаг.

С таким врагом, будь честен враг и прям,
Фархад бы рассчитаться мог и сам.

Но кривды путь, обычай лжи избрав,
Хосров его осилил, в прах поправ.

О нечестивце говорить к чему?
Возмездие — один ответ ему!

И потому скажи, — просил Фархад:
«Храбрец Бахрам, мой друг, молочный брат,

Пусть войско соберет и пусть сюда
Придет он для кровавого суда.

Пусть кровь мою с Хосрова спросит он,
И голову с него да сбросит он!..»

И если эту огненную весть
Отец мой — шах — не в силах будет снесть,

И всю беду поймет в единый миг,
И вспыхнут все на нем седины вмиг,

И в горе ворот раздерет он свой,
И станет биться об земь головой,

И возопит, беспомощен и стар,
И камнем скорби сам себе удар

Он в сердце нанесет, хотя оно
И без того разбито уж давно, —

Не допускай, чтоб он венец разбил,
Чтоб свой хаканский трон отец разбил!..

И ты отца утешишь, ветерок:
Мол, так предначертал Фархаду рок.

Любовь была в предвечности уже
Предопределена его душе.

Был смерти на чужбине обречен
Еще в утробе материнской он.

А то, что нам всевышним суждено,
То — рано или поздно — быть должно!

Пусть мне сужден безвременный конец,
Но вечно пусть живет мой шах-отец!

Развалится лачуга — не беда, —
Чертогу бы не рухнуть никогда!

С засохшею травою примирись, —
Будь вечно зелен, гордый кипарис!..

И если весть о гибели моей
До материнских долетит ушей,

И, в горе разодравши ворот свой,
Мать воплем всполошит весь город свой

И обо мне, несчастном, сокрушась,
Забьется лбом о камень в этот час,

И, щеки исцарапав, станет мать
В отчаянье седины вырывать

И причитать: «Мой сын, ребенок мой!
Погибший, жертвенный ягненок мой»,

И если б воплей ураган сорвал
С ее лица все девять покрывал, —

Моей тоской над нею задыми —
Покровом ей да будет пред людьми!

Скажи: «Не убивайся так, скорбя, —
Не радовал он никогда тебя.

Иметь мечтала друга в сыне ты,
Но плакала и плачешь ныне ты.

Мечтала о рубине дорогом,
А получила рыхлой глины ком.

Просила солнца вечного огонь, —
Горящий уголь приняла в ладонь.

В садах все дети веселятся… ах, —
Я в детстве лишь грустить любил в садах!

Я тем несчастней был, чем был взрослей, —
Я разлучился с родиной моей.

С тех пор скитанья муки — жребий мой,
Огонь разлуки с сыном — жребий твой.

Хоть сжег тебя заблудший сын Фархад,
Прости его, не обрекай на ад!

О, ты простишь, но знаю наперед,
Что смерть твою мне не простит народ,

А раз меня народ мой не простит, —
Пусть и умру, все будет жить мой стыд!»

А если Мульк-Ара и друг Бахрам
Об участи моей узнают там, —

Сурьмы чернее станут лица их,
И киноварью слезы литься их,

И облачатся в черную кошму,
И это уподобится тому,

Как мир, о солнце вечером скорбя,
В палас ночной закутает себя

И до утра в долинах и в горах
Горюет, головой зарывшись в прах.

И Мульк-Аре ты скажешь, ветерок:
«Такую кару мне назначил рок.

А с небом спора не начнет мудрец,
Земли недолговременный жилец».

И передай Бахраму, ветерок:
«От вздохов и от слез велик ли прок?

Молочный брат, духовный мой двойник,
Товарищ верный мой, мой ученик,

Скорей сюда с войсками соберись,
Чтоб отомщенья не избег Парвиз!

И часу не теряй в пути — спеши,
Убийцу моего найти спеши —

Да отвернется небо от него! —
И кровь мою потребуй от него!..

Твой путь через Хотанский край пройдет.
Скажу — через земной он рай пройдет!

Четыре сада встретишь — те сады,
Где, как Плеяды, розы и плоды.

В садах четыре высятся дворца,
Что строились по замыслу отца.

Меня в саду весеннем помяни —
Слезинку цвета розы урони.

Ты вступишь в летний сад — и там пролей
Слезу о пальме гибели моей.