Алишер Навои - Стена Искандара

И он не только властью был силен,
А некой высшей силой наделен.

Кто был еще таким, как он? Никто!
Кто был так небом одарен? Никто!

И он повержен, предан был судьбой,
Подобно твари страждущей любой.

Давно ли был силен, могуч и бодр
Сегодня брошенный на смертный одр!

Вчера он был всех выше вознесен,
Сегодня на мученья обречен.

Когда забвенье вечное придет,
Он от скорбей телесных отдохнет.

Взгляни, как небом Искандар сражен —
Его одолевает смертный сон.

Он по степям и по холмам скакал
И ослабел, с коня на землю пал.

Провел в разлуке вереницу дней
С возлюбленными, с матерью своей.

Он в дальних странах, в плаванье морском
Душой о крае тосковал родном.

Горячей жаждой радости влеком,
Спешил он, торопился в отчий дом.

Он видел цель достигнутой почти.
Его настигла смерть в конце пути.

Он средь пустыни, преданный беде,
Лежал, как рыба на сковороде.

Где светлый дух, которым он храним?
Ни друга, ни наперсника над ним.

Болезнь его свалила, как палач,
В больной душе — беспомощность и плач.

Что ближних скорбь, что состраданье там,
Где не поможет никакой бальзам!

Делами мира разум потрясен,
Да видит в этом назиданье он.

Да умудрится этой притчей тот,
Кого влечет мирской водоворот.

Оставя власть, богатства и дворец,
Ушел в руины жить Лукман-мудрец.

Жизнь средь развалин взял себе в удел,
Как бы сокровищами овладел.

Не защищен от града и дождя,
Он жил, в ином отраду находя.

Лукман тысячелетним старцем был.
И некий пришлый у него спросил:

«О мудрый, озаривший лик земли!
Зачем ты здесь — в ничтожестве, в пыли?

Прославленный ученый, ты бы мог
Избрать жилищем царственный чертог.

Тебе ведь стоит только пожелать,
Чтоб всем богатством мира обладать!»

Лукман ему в ответ: «О человек,
Среди развалин этих — долгий век,

Пусть я подобен старому сычу,
Но здесь я злу противлюсь, как хочу.

Я смог от мира корни оторвать,
И мир с тех пор не смог меня связать.

Мир у меня, когда мой срок придет,
Одни руины эти отберет.

Их все равно с собой не взял бы я
В безвестный дальний путь небытия.

Чем легче бремя здесь несешь, о друг,
Тем легче в будущем избегнешь мук».

Спросили у Лукмана, говорят:
«О муж, всезнаньем напоивший взгляд!

Мы не отыщем в глубине веков
Таких, как ты, ученых мудрецов.

Кто был учитель твой? Не утаи —
Где почерпнул ты знания свои?»

Ответил: «Недоступен был мне круг
Философов, мыслителей, наук.

И я учился не у мудрецов,
А у невежд и низменных глупцов.

Глянь на невежду и дела его —
Все делается плохо у него.

Я поступал всегда наоборот,
Вот в чем моя твердыня и оплот.

Невежество людей ведет во тьму.
Тот знающ, кто противится ему.

И тот блажен, кто в срок оставить мог
Безумье мира, вихрь его тревог.

В самом себе богатство мудреца.
Он предпочтет руинам блеск дворца.

Богатый духом — истинно богат;
Залог благоустройства — харабат».

Историк, что все это описал,
Примерно так сказанье завершал:

Очнулся шах и понял, что — вот-вот —
Навеки солнце дней его зайдет,

Увидел смертный пред собой порог
И понял: жить осталось малый срок…

Так повелитель мира, говорят,
Как все — из чаши смерти выпил яд.

Он вспомнил мать, и дух воспрянул в нем,
Объятый удивительным огнем.

Открыв глаза, он на людей взглянул
И, через силу, глубоко вздохнул.

Велел писца с бумагою позвать,
Чтоб матери письмо продиктовать;

Чтоб лик бумаги чернотой покрыть
И дело завещанья завершить.

Чернила, белый лист дабир достал,
Тростник в персты молниеносный взял;

Дословно все в письме сумев сберечь,
Запечатлел он царственную речь,

Здесь — пересказ, подобие тому
Страданьем напоенному письму.

В начале восхваление того,
Чье безначально, вечно существо,

Кто, свет неисчерпаемый лия,
Жизнь вызывает из небытия.

Жемчужину души он в персть кладет
И то, что дал, в конце концов возьмет.

Он — кормщик плавающему в морях,
Он — спутник странствующему в степях.

Бедняк, униженный среди людей,
В его глазах превыше всех царей.

«Меня недуг, как божий гнев, настиг,
И я в песках, униженный, поник.

И этой силы мне не превозмочь,
И власть моя не может мне помочь.

Есть сокровенный смысл в судьбе любой;
Моей судьбы не понял разум мой.

Я, как последний дар из рук творца,
Приемлю чашу смертного конца!»

Вот так он восхваленье завершил
И к слову завещанья приступил:

«От сына твоего в тот час, как он
Стенает — войском смерти окружен.

Тебе, живой источник существа,
Душе моей, да будешь ты жива!

С тобой в разлуке долго пробыл я,
Печалил я тебя, о мать моя.

Владела мной бессмысленная страсть —
Навеки утвердить над миром власть.