Алишер Навои - Стена Искандара

Но мысль была незрелой в глубине,
Я чашу осушил — и яд на дне.

Хоть ныне разум прояснился мой,
Ошибки не исправлю роковой.

Я — сын дурной — с тобой бы должен жить,
По-рабски должен был тебе служить!

Что все величье царства моего
Пред пылью у порога твоего?

Но помешали счастью небеса…
Навек я смолкну через полчаса.

К последней воле преклонись моей:
Не плачь, не сокрушайся, не жалей!

Да не коснется скорбь твоей главы,
Не то — увы, мне бедному, увы!

Пускай я волю нарушал твою,
Ты эту просьбу выполни мою.

О мать, когда письмо мое прочтешь,
Ты все душой и разумом поймешь.

Пускай смятенье в мире не пойдет,
Когда меня могильный скроет свод.

Ты сделаешь, чтобы народ узнал,
Все то, что я о царстве завещал.

И знай, все это нужно было нам,
Что некогда предначертал калам.

От скорби корни сердца оторви,
Служи иной, возвышенной любви.

Да скорбь твоих ланит не очернит,
Да седина волос не убелит!

Да не оденется могильной тьмой
Блестящий свод небесный над тобой!

Как солнце, разметавшее лучи,
Не рви волос! Не плачь, крепись, молчи,

Чтоб от твоих неосушимых слез
Сносить мне горше муку не пришлось!

Но, коль собой не сможешь овладеть,
Не в силах будешь мук своих терпеть —

Вели устроить пир. И пусть народ,
Пусть весь народ на пир к тебе придет.

Весть разошли, чтоб люди всей земли —
Великие и малые — пришли.

Пусть на твоих айванах чередой
Садятся все за убранной суфрой.

Пусть угощенья твоего обряд,
Как прежде, будет царственно богат.

Пускай глашатай им объявит весть:
«С весельем сердца ешьте то, что есть,

И радуйтесь, коль хоть один живет,
Кто в землю никогда не отойдет!»

И если кто-либо среди гостей
Преломит хлеб на скатерти твоей,

И если привлечет людей еда,
Печалься обо мне и плачь тогда.

Когда ж гостей твоих обширный круг
К готовой пище не поднимет рук,

То, значит, нет ни одного средь них,
Кто б не утратил близких, дорогих…

Вот он — всего живущего удел, —
Кто о своих утратах не скорбел?

Не надо мною слезы проливай,
Всем людям мира сердцем сострадай!

Поденщик ли, избранник ли судьбы:
Они пред волей высшею — рабы.

И воле той покорствовать должно.
Тот мудр, кому понять ее дано.

Покорна высшей воле, как раба,
Приемли все, что нам несет судьба.

Хорош я был иль плох, мой путь свершен,
Разящей жизнью я не пощажен.

Чего я здесь достиг с таким трудом?
Что пользы мне в раскаянье моем?

Остаток дней на жизненном пути
Служенью воле бога посвяти.

А что бы горе в сердце не росло,
Чтобы тебя, как солнце, не сожгло,

Будь в обществе наставников моих,
Внимай высоким поученьям их.

А вспоминая сына своего,
Молитвой тихой радуй дух его!»

«Все!» — начертал писец в углу листа,
Когда великий шах сомкнул уста.

Все завещал он в нем, что мог желать,
Свернув письмо, привесили печать.

И молвил шах с трудом: «Гонцов скорей
С письмом пошлите к матери моей.

Когда в груди дыхание замрет,
И для меня исчезнет небосвод,

И скроется, как солнце, жизнь моя
За черным облаком небытия —

Тогда мужайтесь и не рушьте мир,
Пусть без меня он не пребудет сир.

Мои останки положа в табут,
И днем и ночью пусть его несут.

Да будет бренный прах царя царей
В Искандарию принесен скорей.

Да будет непробудный сон мой тих
В прекраснейшем из городов моих.

Запомните еще такой приказ,
И это вам последний мой приказ:

Пускай в отверстье гробовой доски
Наружу будет кисть моей руки.

Дабы на будущие времена
Осталась поучением она:

Шах Искандар держал весь мир земной
Сей растопыренною пятерней.

Он этой дланью, — алчностью горя, —
Забрал все страны суши и моря.

Но барабан отхода прозвучал —
И мира он в руке не удержал.

Ушел от мира; и рука пуста,
Как пятерня чинарного листа.

Кто мудр, кому помощник — знанье, тот
В такую западню не попадет».

Смолк Искандар и глубоко вздохнул,
Закрыл глаза и навсегда уснул.

Он бренным миром краткий срок владел
И вечность во владенье захотел.

Унес он тайну вечную с собой,
Влеком девятисводной высотой.

Взметнулся смерч, дыханием паля…
И содрогнулись небо и земля.

И леденящий ветер налетел,
И лик земли от пыли потемнел.

Трон раскололся, молнией разбит.
В пыли корона царская лежит.

Взгляни на скорбь, на черноту ее —
Как исцарапала лицо свое!

Разорван книги редкой переплет,
Страницы вихрь в пустыне разнесет…

Хранители духовных тайн и сил,
Скажи, оделись в черноту чернил.

Мир был таким смятением объят,
Что наступил, казалось, кыямат.

Достигла войска весть. И плач, и стон,
И вопли раздались со всех сторон.

Казалось — день последний настает,
Казалось — наземь рухнул небосвод.

Раскалывалась высота небес,
А мир во тьме, в густой пыли исчез.

Гремя, качались небо и земля,
И разрушались небо и земля.

Беде, казалось, не было конца,
Но вот — все стихло, волею творца.

Склонились люди, плача и молясь,
Угрозы небосвода устрашась.

И, поминая шаха своего,
Спешили волю выполнить его.

Хоть слезы молча по щекам лились,
Они проворно делом занялись,

Соорудили смертную постель —
Гроб, словно золотую колыбель.

Гроб на носилки водрузив, пошли,
В Искандарию тело понесли.

А раньше их гонец письмо примчал,
С письмом пред шахской матерью предстал.

Узнала мать, что суд небес свершен,
Что Заль навек с Рустамом разлучен.