Ли Юй - Полуночник Вэйян, или Подстилка из плоти

Сюжет этого произведения довольно прост, даже банален. Он развивается как авантюрное приключение любвеобильного студента Вэйяна (своего рода китайского Дон-Жуана). Отвергнув благие советы отшельника Одинокого утеса, Вэйян встал на путь любовных удовольствий и плотских утех, дабы познать (как говорит герой) смысл жизни. Однако постижение земных радостей оборачивается для героя самым плачевным образом, а его отнюдь не благие устремления терпят крах. Разочарованный в жизни, он вспоминает пророческие слова достойного инока и «меняет колею». Однако его «прозрение» достигается слишком высокой ценой – самооскоплением. Впоследствии свой «брег спасения» он находит в монашестве. Грехопадение и прозрение героя отражены в двух авторских названиях романа: одно («Подстилка из плоти» – здесь под словом «подстилка» имеется в виду молитвенная циновка монаха) намекает на путь плотских утех, по которому долгое время следовал герой (первая часть романа), а второе («Просветление, пришедшее с прозрением» – «Цзюэхоучань») намекает на то откровение («прозрение»), которое снизошло на Вэйяна в конце его жизненного пути. В китайском тексте «просветление» и «прозрение» соответственно выражены многозначительными словами «чань» (буддийское просветление) и «цзюэ» – «пробуждение и осознание». Кстати, некоторые прозаические произведения Ли Юй подписывал псевдонимом Прозревший праведник.

Авантюрный сюжет, представляющий собой цепь любовных приключений Вэйяна, далеко не исчерпывает содержание этого весьма емкого по мысли произведения. В занимательном действии скрывается глубокая идея о смысле, цели и предназначении человека в жизни. Этими мыслями часто наполняются монологи и диалоги героев романа, нередко принимающие форму своеобразных философских диспутов. С одним из подобных споров о смысле бытия читатель сталкивается уже в первых главах, где старый отшельник старается раскрыть перед юношей смысл достойных деяний, а его собеседник, отвергая благие советы, пытается доказать, что смысл бытия заключен в познании человеком радостей жизни. Этот диспут, по существу, продолжается до самого конца романа. В общем он отражает те споры, которые происходили в китайском обществе той поры, – споры между идеей конфуцианской добродетели или буддийской аскезы и жизнеутверждающей силой бытия. В романе всесильная идея воздания за поступки побеждает, а сам герой под ударами судьбы вынужден признаться в своих прегрешениях и раскаяться. Надо сказать, что в рамках буддийской идеи Инь – Го (Причины – Следствия) и «Колеса судеб» развивалось множество сюжетов в литературных памятниках того времени, и едва ли не в большинстве идея всесильной Кармы одерживает победу.

Суровый финал произведений (как в нашем романе) в общем предопределен. Но тогда почему же столь прельстительны картины изображенного бытия – все эти любовные приключения, бесконечные утехи «за спальным пологом» и непрестанные наслаждения? Почему автор с явным удовольствием, даже с неким упоением живописует картины карнального бытия? В романе об этом говорится устами автора и комментатора: дабы наглядно показать «мерзость блудодейства», то есть ту страшную опасность, которая таится в страстях человеческих. Но человек, осознавший эту опасность, способен исцелиться («повернугь главу») и прозреть. Автор в первой главе пишет, что, показывая «радости за спальным пологом», он надеется излечить людей от «темных страстей», как искусный врачеватель лечит больного лечебной иглой. Однако в авторских рассуждениях звучит и чисто прагматическая мысль: «Если бы автор написал эту книгу как-то иначе, ее никто не стал бы читать и она, наподобие оливы, оставила бы во рту горький привкус». Между тем автор желал, чтобы его произведение напомнило бы читателю «сладкий финик».

И все же главное, что побудило автора написать свое сочинение именно в таком ключе, – это желание показать жизнь такой, какова она есть в действительности, без прикрас и украшательства – жизнь в кипении ее страстей. Отсюда черты фривольности и откровенного натурализма, которые шокировали тогдашних пуристов. Вполне возможно, это был своеобразный вызов тем нравоучителям-ортодоксам, которые в своих сочинениях намеренно уходили от реальной жизни. Автор продолжал традицию изображения нравов, которая восходила к его недалекому предшественнику – анонимному автору романа «Цзинь, Пин, Мэй», хотя два этих произведения похожи далеко не во всем.

Читатель может обратить внимание на то, что автор, рассуждая о жизни и поисках в ней «правильных путей», часто говорит о Яншэн – правилах поддержания жизни, об Инь и Ян (мужская и женская силы природы), о «первозданном духе» и т. д. Иначе говоря, в романе затрагиваются проблемы философии и религии, медицины, волшбы и пр. Все они возникли в романе не случайно, ибо волновали общество того времени. Например, в главе, повествующей о встрече героя с лекарем-ведуном, тот излагает юноше теорию о взаимоотношении светлых и темных сил (Инь – Ян), способах сохранения «первозданного духа» – «юаньци». Подобные рассуждения можно видеть в разных местах этого и других произведений Ли Юя. Они отражают важную сторону миросозерцания литератора – его «философию и практику жизни».

Особое место в учении Ли Юя о человеке и окружающем его мире занимает Небо, выступающее в образе Природы. Небо (у писателя оно часто называется Творцом Всего Сущего – некий Творец-Демиург) и все созданное им в этом мире, то есть Природа, окружающая человека, – есть высшая ценность нашей жизни, поэтому литератор подчеркивает исключительную важность содеянного Небом-Природой. Человек не должен грубо вмешиваться в естественные законы Неба и Природы, не только их не искажать, но и не исправлять, потому что лучше того, что есть в Природе, быть не может. Человек может лишь как-то их дополнять, но только так, чтобы подчеркнуть естественную красоту окружающего мира. Вот почему в своем сочинении Ли Юй огромное внимание уделяет деревьям и травам, животным и птицам. «Творец Всего Сущего рождает цветы и птиц, дабы чаровать человека», – пишет Ли Юй. Мы видим у него антропоморфное отношение к растительному и животному миру. Не только животные, но даже букашки и растения у него «очеловечены», поэтому они способны чувствовать и даже думать, а сам человек, если он, конечно, способен понять этот одухотворенный мир, может почерпнуть «истинную радость» бытия. Восторг писателя перед Природой-Творцом с замечательной силой раскрывается в таких его словах: «Когда я сажаю цветы, соперничающие друг с другом своим изяществом, или наблюдаю за птицами, показывающими свое певческое мастерство, я всякий раз обращаюсь со словами благодарности к Природе за то, что она сотворила. Подобно верному почитателю Будды, как добрый муж или достойная старица, я готов поставить на ее алтарь все напитки и яства. По ночам я ложусь спать лишь после того, как уснут цветы, а утром встаю до пения птиц. Я боюсь одного: вдруг ускользнет от меня какой-нибудь звук или цвет. Я испытываю боль при виде увядшего цветка или одряхлевшей птахи. Мне кажется, что я что-то потерял».