Абулькасим Фирдоуси - Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

В укромный час к Хосрову он пришел.
Царю царей письмо вручил посол,

И много жемчугов, и много денег,
И много слов принес ему изменник.

Сказал Хосров, когда письмо прочел:
«Ты мудро поступил, что к нам пришел.

От низкого уйдя, избегнешь срама.
Мы презираем грязного Бахрама.

Достойно смеха жалкое письмо:
Лежит на нем бессилия клеймо».

Велел он написать слова ответа,
Как бы от имени мужей совета:

«Твое письмо, о гордый муж войны,
Пришло, как дуновение весны.

Веди дружины — мы тебе поможем,
В бою мы всех румийцев уничтожим.

Мы ждем тебя, покорностью дыша:
С Хосровом наш язык, с тобой — душа.

Тебя Хосров презренный устрашится
И побежит в день битвы, как лисица,

Когда увидит воинство твое,
Величье и достоинство твое».

Печатью шахиншах скрепил посланье,
Сказал Доропаноху на прощанье:

«Вручи письмо Бахраму Чубина.
За службу воздадим тебе сполна».

Он щедро наградил его деньгами,
И ценным яхонтом, и жемчугами.

С ответом поспешил Доропанох:
Гонец от радости не чуял ног.

Прочтя письмо, Бахрам утратил разом
Спокойный дух и прозорливый разум.

Велел он войску двинуться в поход.
Он изумил вельмож и воевод.

Пришли седоголовые в печали:
«Отсюда ты не уходи, — сказали. —

В Иране войско должен ты беречь:
Хосрова встретят здесь вражда и меч.

Подумай о своей грядущей доле
И не ищи спасения в престоле».

Но войску двинуться велел Бахрам,
Не вняв седобородым мудрецам,

И всадники, внимая барабану,
Помчались по пути к Азербайджану.

В пустыню Дук вступили на заре.
Дорогу преградили мошкаре.

Сошлись они с румийцами вплотную.
Воскликнул Чубина: «Теперь взгляну я,

Воинственна ли вражеская рать?
Воистину ли сможет воевать?

Насколько будет бой с Хосровом труден?
Сказав, мироискатель-простолюдин

Вдел ноги в боевые стремена.
За ним — Изадгушасп, Ялонсина

Приблизились к румийцам незаметно,
Увидели, что войско их несметно.

Ошеломило их и потрясло
Мечей, знамен и всадников число.

А в это время воины-румийцы,
Пред шахом повязали поясницы,

Сказав: «Мы ждем. Настал сраженья час».
И, согласившись, отдал шах приказ.

Когда рассвет из-за шатров поднялся, —
От войск обоих страшный рев поднялся.

Не стало видно солнечных лучей,
Мир потемнел от копий и мечей.

Земля горою сделалась железной,
Сияющее небо — черной бездной.

Как хищный зверь, разъяло солнце пасть,
Мечи нависли тучей, чтоб упасть.

От крика, ржанья, звона то и дело
Долина в горы убежать хотела.

Взглянул на поле боя Чубина.
Отвагу возбудила в нем война.

Как сталь его свирепого кинжала,
Убийства существо его алкало.

Два взгляда опустил он тяжело
На левое, на правое крыло.

Душа восторг почувствовала львиный
И разделилась на две половины.

Сказал Ялонсине: «Будь впереди
И середину войска поведи,

А я в сраженье два крыла направлю, —
И левое, и правое возглавлю».

На поле боя посмотрел Хосров.
От войска почернел земной покров.

На холм взошел он вместе с Ниятусом.
С Бандуем и Густахмом черноусым,

И богу он сказал на пехлеви:
«Всесущий, милость правому яви!

Стремятся эти воины к победам,
Но лишь тебе исход боренья ведом.

О правда правд, о высота высот,
Скажи, кто ныне счастье обретет?»

Румиец Кут, глава большой дружины,
Внезапно вырвался из середины.

Он прискакал к зеленому холму,
Встал пред Хосровом и сказал ему:

«О шах, взгляни ты оком прозорливым
На честолюбца, созданного дивом!

Суровою была к тебе судьба,
И ты бежал от этого раба.

Добился он могущества и славы,
Лишился ты и войска, и державы.

Но жизнь свою доверил я мечу,
Я воевать злодея научу!»

Когда Хосров услышал слово Кута,
Им овладели боль, печаль и смута.

Ведь он сказал: «Твоя душа слаба,
Все потеряв, бежал ты от раба».

Но в сердце спрятав глубоко обиду,
Ответствовал Хосров, спокоен с виду:

«Скачи. Увидит раб твой меч стальной,
И к бою повернется он спиной.

Но сам-то не беги ты от Бахрама,
Чтоб губы после не кусать от срама».

Помчался Кут на вороном коне.
Летит, — копье в руке, душа в огне.

Вскричал Ялонсина: «Будь осторожен,
Бахрам, кинжал свой вытащи из ножен:

Слон опьяненный скачет вдалеке,
С арканом у седла, с копьем в руке!»

Но грозен был Бахрам, смотрел он люто
И ждал, пылая, приближенья Кута.

В противников Хосров вперил глаза,
А в сердце — гнев, а на щеке — слеза.

Метнул свое копье румиец смелый,
Но не упал на землю враг умелый:

Он сразу же лицо прикрыл щитом,
Двуострый меч он обнажил потом,

Противнику не дал он уклониться
И на две части разрубил румийца.

Когда румийский витязь лег во прах,
Невольно рассмеялся шахиншах.

Вселилась в сердце Ниятуса буря.
Он с яростью сказал, глаза прищуря:

«О венценосец, не хорош твой смех.
Смеяться над убитым — страшный грех.

Ты ценишь хитрость, ты забыл о чести,
Твоя душа, заснув, не жаждет мести.

Сапфиры и диргемы здесь найдем, —
Таких, как Кут, нигде мы не найдем!

Кому смешон разрубленный на части,
Тот в день сраженья потеряет счастье».

«Увы, смеялся я не оттого, —
Сказал Хосров, — что нет в живых его.

Я понял, что карает рок жестокий
Тех, от кого услышит он попреки.

Сказал мне Кут: «Бежал ты от раба,
Для битвы с ним душа твоя слаба».

Но если раб так страшен в день сраженье,
То я не вижу в бегстве униженья».