Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

Мелькает спина вожака, паланкину подобная,
А тонкая шея колеблется, как стебелек.

Бегун длинноногий домой устремился — в Зу-ль-Ушайра,
Безухий, как раб, черной шкурой свой торс он облек.

По вражеским землям верблюдица скачет без роздыха,
Она в Духрудайне пила, да и то лишь глоток.

Бичом понукаема, мчится она сломя голову,
Как будто ей дикая кошка царапает бок.

Но горб ее крепок, и после пробега нелегкого
Он, словно шатер на упругих распорах, высок.

Но вот водоем, и к воде припадает верблюдица,
Со свистом дыша, упирая колени в песок.

Зачем ты клянешь меня, Абла? Зачем ты скрываешься?
Не делал я зла, только в битве мой грозен клинок.

Ты знаешь мою прямоту и мое дружелюбие,
Суров я в сраженье, но с пленными я не жесток,

Лишь гневен в обиде, и горечь познают обидчики,
Как будто во рту у них дыни неспелой кусок.

Я пью пополудни из чаши с узорным орнаментом
Вино золотистое — терпкий искрящийся сок,

Вино разбавляю водой из серебряной амфоры.
Кто скажет, что мне этот легкий напиток не впрок?

Я пью, но храню свою честь, не слыву прихлебателем,
Меня и транжиром никто обозвать бы не мог.

Ты знаешь мой нрав: я не стану и после похмелия
Скупей, чем на пиршестве. Но разве щедрость — порок?

Рука моя многих красавиц оставила вдовами,
И раны зияли у тех, кто в сраженье полег.

Удар наношу я, и кажется кровью драконовой {42} 42 …кровью драконовой… — Имеется в виду растение «драконова кровь», сок которого имеет ярко-красный цвет и идет на изготовление красной краски.
Окрасивший грудь неприятеля алый поток.

Скажи, разве ты о моих не наслышана подвигах?
Неужто отвага моя лишь тебе невдомек?

Не часто схожу я с хребта скакуна крепконогого,
Который не раз был от смерти в бою недалек.

Он смел в поединке, он с ходу врезается в полчище,
Быстрей, чем стрелу запустить успевает стрелок.

Все знают, что Антара первым на копья бросается,
Но первым добычу ни разу еще не волок.

Со мною вступить в поединок не всякий решается,
Я мог отступить, но пуститься не мог наутек.

Упруго копье, из коленец составлено трубчатых.
Удар я нанес — даже панцирь врагу не помог.

Струится кровавый родник, и волчица голодная
Придет в полуночье лизать окровавленный бок.

Уж бить — так навылет. Смертельный удар милосерднее
Не дело скупиться тому, кто душою широк.

Пробитое тело врага я пожертвую хищникам,
Оно предназначено им с головы и до ног,

До звеньев кольчуги. Рассек я доспехи богатые.
Тот всадник был знатным, над ним красовался значок.

Искусник я в майсир {43} 43 Майсир. — См. прим. к стр. 15 (см. коммент. 5 — верстальщик) . играть и на всю свою выручку
Скупаю вино и срываю над лавкой флажок {44} 44 …срываю над лавкой флажок. — Торговцы вином, переезжавшие из одного кочевья в другое, в Аравии имели обыкновение вывешивать над своим шатром-лавкой флажок, дабы все знали, что они «при товаре». Бедуинские поэты любили горделиво сообщать, что они этот флажок «срывали», то есть выпивали у виноторговца все спиртное. .

Когда я сражаюсь, враги мои не улыбаются,
Лишь скалятся злобно — в бою неуместен смешок.

Хожу в одеянии тонком и в мягких сандалиях,
Я строен, как древо, и так же, как древо, высок.

Кому-то достанется Абла, пугливая козочка?
Мне путь к ней заказан, я в этой игре не игрок.

К становищу Аблы свою я отправил невольницу,
Велел все узнать и вернуться в указанный срок.

Вернулась и молвила: «Смелый похитил бы козочку,
Спокойно становище, мирно живет, без тревог.

Подобна газели степной твоя козочка белая,
Чья шея нежна, губы алы и черен зрачок».

Я дядин завет не забыл и в кровавом побоище,
Когда обнаженные зубы к губам припечет,

Когда лишь угрозы слышны, но ни стона, ни жалобы
И смерть начинает игру свою в нечет и чет,—

Тогда для собратьев моих становлюсь я прикрытием,
И там, где стою, там ни витязь, ни рать не пройдет.

Едва лишь услышал я возгласы рода Мухаллама,
Клич всадников Мурры, пустившихся с ходу в намет,

Едва я увидел сквозь пыль, как идут под знаменами
Отряды рабиа, я понял, что час настает,

Что головы с плеч полетят, словно птицы пугливые,
Что сеча близка, что мечей наступает черед.

Я видел, как всадники плотной стеной приближаются.
Кто может меня упрекнуть? Я рванулся вперед.

Взывали звенящие копья, мне слышалось: «Антара!»
Впивались в коня и прервать наш пытались полет.

Мой конь белогрудый, отмеченный белою звездочкой,
Стал красен от крови, в рядах пробивая проход.

Он вдруг захлебнулся слезами и жалобным ржанием
И стал оседать: острие угодило в живот.

О, если бы мог он словами излить свою жалобу,
О, если б он мог рассказать о страданье! Но вот

С победными криками ринулись наши наездники
По дну пересохшего русла, как новый поток.

Они восклицали: «Да это же доблестный Антара!
Он всем храбрецам голова! Это он нам помог!»

А мне стало страшно: умру я — и отпрыскам Дамдама {45} 45 …отпрыскам Дамдама… — Харим и Хусейн, сыновья убитого Антарой зубьянита Дамдама, угрожали Антаре расплатой.
Отмстить не успею и дать им суровый урок

За то, что меня поносили они и позорили,
Со мною при встрече расправиться дали зарок…

Что грустишь, о голубка, на древе высоком?
Ты печаль растревожила горестным оком.

Потеряла ты друга? Я тоже покинут.
Что ж, мы оба с тобой обездолены роком.

Плачь же, плачь надо мною, пока не увидишь,
Что из глаз моих слезы струятся потоком!

Погляди на меня, каждый вздох мой, как пламя.
Приближаться не надо — сгоришь ненароком.