Сугерий - Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108-1137)

Убежденный ими [корбейцами] король с небольшим отрядом придворных [рыцарей], чтобы не было разглашено, поспешил; поздно вечером, когда там [в замке] близ огня беседовали, те, которые были посланы заранее, а именно: сенешал Ансо де Гарланд [262]как рыцарь решительный, едва сорок воинов взявший [с собой], ворота, которые определены были, чтобы силой их захватить, атаковал. Однако воины гарнизона ржанием коней, всадников внезапным шумом удивленные, навстречу [им] бросились и, так как путь врагами с обеих сторон был стеснен и вошедшим по своей воле или идти вперед, или возвратиться не позволял, [то] перед своими воротами более смелые, беспрепятственно их порубили. Они, и ночной темнотой покрытые, и в неудобном месте зажатые, когда удерживать дольше были не в состоянии, ворота отдали; Ансо, так как был воодушевленный, отступивший и разбитый, хотя ворота, врагом опереженный, не смог [захватить], отбивший башню этого же замка, но не господином, а пленником вместе с графом де Корбей, занял; и [стали] равными в боли, [но] неравными в страхе, так как одному смертью, [а] другому – лишением наследства это угрожало, [то] стих этот к ним приложить можно: « ...Когда примирились с судьбою Марий и враг-Карфаген... » [263].

Так как вместе с криками спешивших беглецов королевских ушей слух достиг, из-за того, что сбился с пути в густом мраке ночи, на себя за опоздание досадовавший, мгновенно [он] вскочил на коня и устремился, захватив ворота, помощь своим смело принести; [но] под градом стрел и копий, и камней [он] отступил, отбитый. Поэтому терзаемые болью братья и родственники пленного сенешала к ногам короля бросились: «Смилуйтесь, – сказали, – славный король, решительно действующий, так как если преступный Гуго де Креси, человек бесчестнейший, кровь человеческую жадно пьющий, или сюда придя, или туда уйдя, братом нашим завладеть как угодно сможет, на горло ему быстро наступит и не позаботится [о том], что его [самого] кара ждет, если жесточее самой жестокой внезапной смертью его [Ансо] уничтожит» [264].

Итак, боясь этого, король очень быстро замок окружил, воротами дороги перекрыл, укреплениями четырьмя или пятью замок окружил и для отбития пленных и замка и королевства и свои собственные силы приложил. Названный же Гуго, захвату их первоначально обрадовавшийся, их освобождением и замка утратой сильно устрашенный, встревожился и придумал, каким образом в замок войти сможет то верхом, то пешком, разного вида жонглерами и блудницами притворяясь.

Поэтому, когда однажды это почти всё его внимание занимало, из лагеря узнанный, нападавших решительного натиска сдержать не в силах, [он] в спасительное бегство бросился, когда вдруг среди прочих и впереди прочих душа и коня быстротой Вильгельм [265], брат пленного сенешала, рыцарь радушный и в военном деле заслуженный, его жестоко теснивший, преградить путь попытался. Когда Гуго сам с этой своей быстротой его одного заметил, метнув копье в него часто направлял [коня в разные стороны], но, так как в страхе перед преследованием задержаться не осмеливался, [то] во взаимное бегство увлекал; в этом удивительно и чрезвычайно искусный, так что, если бы с ним один на один через какое-то время вступить [в схватку] смог, [то] отвагу души или в трофее поединка или в смертельной опасности удивительную славу явил. Часто ведь случалось, что деревень, на пути расположенных, и случайно встреченного врага решительного нападения никаким образом избежать [он] не мог, если не притворным обманом: поэтому самого же себя за Вильгельма де Гарланд выдав, громко кричал, что, напротив, Вильгельма Гуго преследует и, с королевской стороны чтобы ему как врагу преградили путь, призывал. Такими и другими подобными [хитростями], как языка ловкостью, так и ума предприимчивостью, бегством ускользнувший, над многими [он] один посмеялся.

Король же, ни из-за этого, ни из-за другого случая от начатой осады не отказавшийся, замок стиснул, воинов гарнизона измотал и сражаться с ними не прекращал до тех пор, пока побежденных, втайне от рыцарей, несмотря на козни некоторых из гарнизона, мощной доблестью к сдаче не принудил. В каковом замешательстве рыцари, к донжону бежавшие, о жизни, не о пленении заботились; даже там запертые, ни себя полностью защитить, ни из донжона уйти каким-нибудь способом [они] были не в состоянии, пока некоторые убитые, многие раненые, королевского величества решению подчинившись, как себя, так и донжон, не посоветовавшись с господином своим, открыли. Так что « благочестивый и греховный в одном и том же деянии » [266], сенешала себе, братьям брата, жителям Корбея [их] графа, как благоразумно, так и милостиво вернул. Из рыцарей замка некоторых, владения их разорив, лишил наследства; некоторых, долгими тюремными мучениями, чтобы устрашить им подобных, сокрушив, более сурово наказать постановил; и начало [своего правления] такой победой вопреки надежде соперников на славную корону, Богом данную, [он] облагородил [267].

Тем временем [268]случилось прибыть в Нормандские области королю Англии Генриху, мужу сильнейшему, в мире и войне славному. Какового восхитительное и почти всем миром засвидетельствованное превосходство даже этот грубый провидец, англичан вечных судеб волшебный созерцатель и рассказчик – Мерлин [269]– как изысканно, так и правдиво наивысшей похвалой наделил, а также в прославлении его голосом пророческим, вдруг вырвавшимся наружу, как прорицателю обычай внушил: «Наследует, – сказал [он], – лев справедливости, от рыка которого галльские башни и островные драконы задрожат. В дни его золото у лилий и крапивы будет отнято, и серебро из копыт крупного рогатого скота проистечет. Люди с завитыми волосами в различное руно оденутся, так как внешний облик обозначает внутренний. Ноги лающих будут искалечены, мир [они] будут иметь обычно, человечество в мучении будет страдать. Расколото будет устройство торговли, половина круглой будет [270]. Погибнет коршунов алчность, и зубы волков затупятся. Детеныши льва в морских рыб превратятся, и орел его на Орлиной горе [271]совьет гнездо».

Так как все такие и столь древние пророчества настолько и к усердию его персоны, и к королевством управлению применяются, что ни одной йотой, ни одним словом ему противоречить не в состоянии, так как из этого даже [то], что в конце о детенышах его говорится, ярко обнаруживает сыновей его и дочь, утонувших в кораблекрушении [272]и морскими рыбами поглощенных, и изменчиво природой превращенных, что пророчество определенно подтверждает.

Итак, названный король Генрих, брату Вильгельму счастливо наследовавший [273], по совету просителей и добрых людей королевства Англии, по закону древних королевство с удовольствием устроил и сами старинные обычаи королевства для получения их благосклонности клятвенно подтвердил [274]; [он] направился в порт герцогства Нормандского и, положившись на помощь короля Франции [275], землю собрал, законы восстановил, мир силой насадил, не менее, чем вырывание глаз и повешение, ворам, если похитят, пообещав. Таким образом, этими и им подобными обещаниями и частыми приведениями обещаний в исполнение, поскольку « на обещания богат любой быть может » [276]. « И молкла земля перед ним » [277]; мир сохраняют против своей воли воинственные нормандцы из датчан, к соблюдению мира непривычные и в этом самом грубого прорицателя предсказанием уверенные. «Погибнет даже коршунов алчность, и зубы волков затупятся», когда ни благородные, ни неблагородные ограбить или украсть что-либо дерзостью самонадеянной не будут предвкушать. Что также [он] сказал: «От рыка льва справедливости галльские башни и островные драконы задрожат», – так [и] произошло, что почти все башни и некоторые крепчайшие замки Нормандии, которая частью Галлии является, или разрушить [он] приказал или своих [людей] навязав и из собственной казны заботясь, или, если [уже] разорены были, собственной воле подчинил. «Островные драконы задрожали», когда ни один из английских высоких баронов даже роптать все его правление не посмел.