Коллектив авторов - Памятники византийской литературы IV-IX веков

Чтут бога Аполлона, он — завистлив, держит в руках то лук и колчан, то кифару и флейту. Он же дает людям предсказания за плату. Значит, Аполлон очень беден; но бог не может быть бедным, завистником и певцом на кифаре.

Почитают Артемиду, сестру Аполлона, страстную охотницу, обладательницу лука и колчана; носится она одна по горам с собаками, выслеживая лань или кабана. Но может ли быть богиней эта женщина-охотница, бегающая со сворой собак?

Даже Афродиту-развратницу почитают как богиню. Ведь однажды она возлегла на ложе Ареса, другой раз — Анхиса, третий — Адониса, смерть которого она оплакивает в поисках своего любовника. Про нее говорят, что она спускается в Аид, чтобы выкупить Адониса у Персефоны. Видел ли ты, царь, большее безрассудство? Считают богиней развратницу, обливающуюся слезами в своих жалобах!

Почитают богом охотника Адониса, погибшего в муках от растерзавшего его кабана и оказавшегося не в силах помочь себе в своем несчастий. Как же может заботиться о людях прелюбодей, охотник, погибший не своей смертью?

Вот, царь, как много позорного и еще более ужасного и дурного придумали греки о своих богах; грешно говорить об этом и лучше совсем не вспоминать. А люди берут пример со своих богов и допускают беззаконие, бесчестье, беспутство, оскверняя землю и воздух своими чудовищными поступками.

Египтяне же еще более невежественны и глупы, заблуждаются еще сильнее, нежели все другие народы. Ведь им мало оказалось халдейских и греческих святынь. Кроме них, они стали считать за богов бессмысленные существа — земные и морские, кусты и деревья и в своем полнейшем, бесстыдном безумии творят скверну хуже всякого иного народа, населяющего сию землю. Ведь в древние времена египтяне почитали Исиду, Осириса — ее брата и мужа, убитого ее братом Тифоном. Из-за этого Исида бежит со своим сыном Гором в сирийский Библон [505]; горько плакала она в поисках Осириса, пока Гор не вырос и не убил Тифона. Таким образом, ни Исида не могла помочь своему родному брату и мужу, ни Осирис не мог спасти себя от убийства Тифоном, ни Тифон, этот братоубийца, оказался не в силах отвратить от себя смерть, когда на него напали Гор и Исида. И вот тех, кто сам себя заклеймил подобными преступлениями, глупые египтяне считают богами!

38. И вот Иоасаф остановился перед входом в пещеру. Постучав, он сказал: «Благослови, отче, благослови!»

Услышав его голос, Варлаам вышел из пещеры и узнал Иоасафа лишь по откровению свыше, ибо по внешнему виду трудно было узнать его из-за происшедшей в нем удивительной перемены: так сильно изменилась внешность Иоасафа с тех пор, как Варлаам видел его в расцвете молодости. Теперь же Иоасаф был черен от солнечного зноя, весь зарос волосами, щеки его впали, глаза провалились куда-то вглубь, веки были воспалены от потоков слез и множества перенесенных страданий. Иоасаф тоже узнал своего духовного отца более всего по сохранившемуся, присущему только ему одному, выражению глаз.

Анонимное сказание о сорока двух славных защитниках фригийского города Амория (Малая Азия), осажденного арабскими войсками в 838 г., написано в первой половине IX в. На греческом языке оно сохранилось в нескольких редакциях, не содержащих существенных различий. Сказание повествует о греческих вождях и воинах, попавших в плен к арабскому халифу после взятия Амория. Несколько лет спустя они поплатились своей жизнью за то, что не согласились перейти в мусульманскую веру. С культурно-исторической точки зрения в сказании особенно ценны такие подробности, которые проливают свет на идейную борьбу и полемику между христианством и магометанством в IX в. Предлагаемая здесь редакция сказания уже в XI в. была переведена на древнеславянский язык, и перевод этот сохранился до настоящего времени.

Описание осады города Амория с кратким историческим объяснением причины этого события, а также повествование о мучениях, испытанных в плену сорока двумя воинами, дано в стиле народной эпической песни: патетично вступление — обращение к «почтенным и христолюбивым слушателям»; авторские восклицания, проходящие через все повествование, придают сказанию лирический оттенок. Описания умело перемежаются с разговорным диалогом — предельно кратким, но тем более выразительным. Кончается сказание молитвенным обращением автора к сорока двум мученикам: он взывает к их помощи в случае варварского нашествия, голода, мора, а также в случае разделения церкви — намек на только что окончившуюся борьбу иконопочитателей с их противниками.

Ныне, почитатели мучеников, устремим слух свой к мученическим подвигам, чтобы принять благодать от новоявленных, недавно открывшихся нам страдальцев. Возрадуйтесь, о почитатели мучеников! Станьте сегодня здесь и обратите взоры на прекрасное шествие, каковое совершили эти мученики.

Для меня, о почтенные и христолюбивые слушатели, настало время описать мучение; и хотя любовь, а больше страх владеют мною, все же поистине следует удивляться, как они, презрев все, последовали богу, владыке и царю истинному; а главное, как и подобает, тому, что возвеличенные в этой жизни столь высоким саном, эти мученики ничего из нее не взяли, но, все от себя отрешивши, уготовили себе спасение. Они предпочли разделить с Христом страсти его, чем совершить хотя бы незначительное прегрешение. Очень возлюбили они владыку, а он еще больше возлюбил их. Просили они благодати и приняли двойную вместо одной. И в святости своей соревновались они с теми, кто был ниже их, и получали с благодатью, то к чему устремились. Возжаждали они нетленного вместо тленного, и исполнилась воля их; возжаждали вечно быть почитаемыми, и это желание не осталось неудовлетворенным; замыслили деяние доброе, и получили двойную выгоду, ибо найдены были на празднике, самим Христом установленном; презрели они земную жизнь, и были удостоены небесной. О новое и невероятное действо! Кто не удивится этому скорому и ясному просветлению веры, тому, как радостно и смело пошли они на страдания, как, нимало не колеблясь, пошли на мучение.

Но сократим вступление и перейдем к мученическим подвигам добропобедных мучеников, рассказывая об их мужественных страданиях, о том, как вели их в отвергнутую богом землю агарянскую [507], как они жили там и каким было мученическое ристалище.

С чего подобает начать мне и как расскажу об их доблестном мужестве? Ведь меня охватывает страх и трепет ужасный, — что если я, желая почерпнуть сладкой воды от их величия, не осмелюсь прикоснуться ни к единой ее капле? И все же я повинуюсь евангельскому слову, говорящему, что все возможно для верующего и что все, что вы сделаете во имя господне, есть свет, а потому и вы являетесь чадами света; я сказал это в начале слова, полагая в этом молении заступничество. Да войдут к нам любимые сорок два мученика и да поживут духом своим вместе с нами! Ибо, даже не существуя, они телесны, — ведь я стану разговаривать с ними, словно с живыми, — верю я, потому что духом они вместе с нами.