Коллектив авторов - Антология средневековой мысли. Том 1

Цитата из «Комментариев к Аристотелю» Боэция. Ср.: Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля (с. 125 настоящей антологии).

Разумеется, эти два слова можно переводить, скажем, как «равнозвучное» и «однозвучное», если бы такой перевод не был бы слишком аморфен, тогда уж лучше бы сделать обратный перевод на греческий и передать их как «омоним» и «синоним». Возможно, стоило бы перевести как «двузначное» и «однозначное», сохраняя общий корень, но в таком случае из первого исчезло бы присутствие подвижности, которое до сих пор сохраняется в слове «экивок» и которое необходимо для понимания этой подвижности — не в смысле неустойчивости, а как раз наоборот, в смысле существования озвученного, произносимого, сказываемого слова, для которого характерна такая подвижность, понимаемая как устойчивое свойство сказываемого слова. В случае однозначности смысл «слипается» со знаком, в случае двусмысленности знак входит в состав смысла. Более того, в тексте сохраняется написание «двусмысленный» лишь до того момента, пока Абеляр сам не пояснит, что речь идет об эквивокации или эквивокатности как о дву-о-смысленности или дву-о-смысленном. После этого мы будем употреблять термины «двуосмысленный» или «эквивокальный», «двуосмысленность» или «эквивокация» на правах синонимов.

См.: Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля (с. 121 настоящей антологии).

Имеется в виду противопоставление dici de subjecto и esse in subjecto. По-латыни так выражено то, о чем Аристотель говорит в 5-й главе «Категорий»: «сущность, называемая так в самом основном, первичном и безусловном смысле, — это та, которая не говорится ни о каком подлежащем и не находится ни в каком подлежащем, как, например, отдельный человек или отдельная лошадь» (2а 11-15). Однако иногда возникает впечатление, что esse in subjecto в контексте абеляровых размышлений стоит переводить как «быть в качестве субъекта», то есть быть самим субъектом. Об этой дистинкции см. также примеч. 24 к диалогу «О грамотном» Ансельма Кентерберийского (Ансельм. Сочинения. С. 312), где есть ссылка на исследования Д. II. Хенри (Henry D. P. Commentary on De grammatico. The historical-logical dimensions of a dialogue of St. Anselm's. Dordrecht; Boston, 1974).

Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля (с. 130 настоящей антологии).

См.: Там же.

Ср.: «Соименными называются те предметы, у которых и имя общее и соответствующая этому имени речь о сущности одна и та же, как, например, „живое существо" — это и человек и бык» (Аристотель. Категории 1а 5-10). Соименное (синоним) переведено Боэцием как однозначное.

Это весьма существенное место для понимания позиции Абеляра, где он не ограничивается ни интенсиональным, ни экстенсиональным контекстами, а обращает внимание именно на внутренний смысл имени, коренящийся в самой вещи (об этом он говорит чуть ниже), которая образуется через единство субъекта и субстанции. А это, в свою очередь, позволяет считать субъект-вещь (или субъектную вещь) тождественной субъект-субстанции (или субъектной субстанции) в соответствии с концептуалистскими требованиями существования (а не мышления) общего в вещи. В противном случае речь может идти о некоей призрачности вещи (в гностическом смысле), а не о воплощении слова.

Appellatio (от appellare) имеет здесь значение референции.

См. об этом: Боэций. Комментарий к Порфирию // Утешение философией. С. 19.

Там же. С. 20.

См.: Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля (с. 127 настоящей антологии). См. также: Боэций. Комментарий к Порфирию // Утешение философией. С. 20. Речь здесь идет только о делении по привходящему признаку, которое в отличие от деления по значениям слова не называется эквивокативным.

Здесь начинается комментарий того, что Аристотель называет омонимичным (одноименным): «Одноименными называются те предметы, у которых только имя общее, а соответствующая этому имени речь о сущности разная, как, например, ζώον означает и человека, и изображение. Ведь у них только имя общее, а соответствующая этому имени речь о сущности разная, ибо если указывать, что значит для каждого из них быть ζώον, то [в том и другом случае] будет указано особое понятие» (Аристотель. Категории 1а). Абеляр не ведет речи о материи.

Аристотель. Категории 1а.

В русском языке множественное число может быть выражено в собирательном имени.

Так передано выражение Аристотеля, переведенное на русский язык как «речь о сущности разная».

Здесь, как это следует из нижеприведенного примера, речь идет не о разных именах, а о разных значениях имен, благодаря чему и имена кажутся разными.

Абеляр полагает, что и слово бывает двуосмысленным, поскольку полагает в нем несколько значений: значение понятия, представляющего единичную вещь, и знак самой вещи, следуя в этом Августину, который писал, что «слово — это знак имени, а имя — знак реки, река же — знак предмета, который может уже быть видим» (Августин. Об учителе // Августин. Творения. С. 275). К тому же здесь очевидно демонстрируется (об этом справедливо пишет И. В. Купреева в комментариях к диалогу Ансельма Кентерберийского «О грамотном»: Ансельм. Сочинения. С. 309) техника двусмысленности общего термина.

В русском переводе этому выражению соответствует «ибо если указывать» (т. е. ведь если укажет).

Ср.: Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля (с. 130 настоящей антологии).

См.: Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля (с. 128 настоящей антологии).

«Соименными называются те предметы, у которых и имя общее, и соответствующая этому имени речь о сущности одна и та же, как, например, „живое существо" — это и человек и бык. В самом деле, и человек и бык называются общим именем „живое существо" и речь о сущности [их] одна и та же. Ведь если указывать понятие того и другого, что значит для каждого из них быть ζώον, то будет указано одно и то же понятие» (Аристотель. Категории 1а 5-10).

Перевод выполнен с итальянского по изданию: Harvey Egan, Sj. Mistici e la mistica. Antologia della mistica cristiana a cura di Luigi Borrello o.c.d. Citta del Vaticano. P. 201-210.

Печатается по изданию: Памятники средневековой латинской литературы Х-ХII вв. М., 1972. С. 310-312.

В начале третьей проповеди Бернард резюмирует ее содержание: под наименованием трех лобзаний скрыты три совершенствования души — покаяния в грехах, укрепление во благе, единение в духе с Богом.