Томас Делонэ - Джек из Ньюбери

- Но теперь, - сказали они, - она здорово набралась самоуверенности; она совсем забыла, чем она была.

- Ба! Да чего ждать от такой зелени? Вот, за ваше здоровье! Пускай она только идет болтать, куда ей угодно... Да, но осторожно... Чем меньше говоришь, тем меньше раскаиваешься. Послушайте, друзья мои, хоть мистрис Уинчкомб и носит шапочку, но я ей не уступлю; можете ей это передать, для меня это безразлично. Я-то ведь не трачу деньги моего мужа, чтобы покупать вишни и зеленые яблоки [19] Вишни и маленькие еще незрелые яблоки из сладких сортов были большой роскошью во времена Елизаветы. В Англии было еще очень мало вишневых деревьев. Вишни часто продавались в июне-июле по 20 шиллингов за фунт. . Полно-полно, я знаю, что хочу сказать. Слава богу, я ведь не пьяна. Госпожа Уинчкомб дама? Нет, Нанет Уинчкомб - вот ее настоящее имя. Даже просто Нанет. Я ведь была уже женщиной, когда она была еще бедной девчонкой, хоть и носит она теперь шапочку и золотую цепочку. Я ведь не нуждаюсь в ней, я! Я постарше ее. Знаю я все ее хитрости. Я знаю, что говорю. Смейтесь надо мной, если хотите, мне это безразлично, я ведь не пьяна, ручаюсь вам.

И тут она начала, едва удерживаясь, чтобы не закрыть глаза, покачивать головой, проливать вино из стакана. Увидя это, они оставили ее в покое, вышли из подвала, когда она крепко заснула, и начали строить всякие планы, чтобы завершить свою злую шутку.

Наконец, они решили положить ее за один дом, в полумиле отсюда, как раз у лестницы, так, что всякий, проходивший здесь, должен был ее увидать. Твидль остался стоять поблизости, чтобы узнать окончание этой истории. Вскоре пришел один крестьянин из Гринхэма, по дороге в Ньюбери; быстро направившись к лестнице, он наткнулся на кумушку и упал прямо на нее. Вставая, он заметил, что это была женщина, и закричал:

- Эй, эй!

- Что такое, в чем дело? - сказал Твидль.

- Ох, это мертвая!

- Мертвая? - сказал Твидль. - Не думаю.

И он повернул ее на-бок.

- Клянусь, - сказал Твидль, - это пьяная женщина. Она, вероятно, из Ньюбери. Очень жалко ее здесь оставлять.

- Вы знаете ее? - сказал крестьянин.

- Нет, - сказал Твидль, - но я дам тебе пол-денье, если ты возьмешь ее в свою корзинку за плечи и пронесешь по городу, чтобы увидать, не знает ли ее кто-нибудь.

- Тогда, - сказал тот, - покажите-ка мне деньги. Клянусь, уж давно я не зарабатывал пол-денье.

- Вот оно, - сказал Твидль.

Тогда крестьянин взял и положил ее в свою корзину за спину.

- Но от нее страшно разит вином или еще чем-то. А что мне нужно говорить, когда я приду в город?

- Сначала, - сказал Твидль, - как только ты подойдешь к первым домам, ты крепко закричи: "Ох-э!", затем ты скажешь: "Кто знает эту женщину, кто?" Даже если тебе ответят: "Я ее знаю, я ее знаю", ты не спустишь ее, пока не дойдешь до перекрестка на рынке. Там ты повторишь то же самое, и если кто-нибудь будет так любезен, что укажет тебе, где она живет, ты пойдешь туда и будешь кричать прямо перед ее домом; если ты все это исполнишь в точности, я дам тебе еще пол-денье.

- Мэтр Твидль, - сказал он, - я вас хорошо знаю. Вы ведь служите у мистера Уинчкомба, не правда ли? Честное слово. Если я не выполню все это точно, как вы мне сказали, не давайте мне ни ливра.

И вот он ушел. Подойдя к первым домам, он закричал так громко, как сержант:

- Эй! Ох-э! Кто знает эту женщину, кто?

Тогда пьяная женщина, у которой голова качалась из стороны в сторону, закричала:

- Кто зна... меня, кто?

Он повторил еще:

- Кто знает эту женщину, кто?

- Кто зна... меня, кто? - сказала она снова. И каждый раз, когда он кричал, она отвечала всем тем же: "Кто зна... меня, кто ?"

На это все прохожие так сильно смеялись, что слезы выступали у них из глаз.

Наконец, один из них сказал:

- Послушай, молодец, она живет на улице Нортбрук, немного подальше мистера Уинчкомба.

Крестьянин спешно туда направился и там, перед сотней людей, опять закричал:

- Кто знает эту женщину, кто?

На что муж кумы вышел и завопил:

- О, несчастие, я знаю ее чересчур хорошо, помоги мне, боже!

- Тогда, - сказал крестьянин, - если вы знаете ее, берите ее. Я же ее знаю только как пьяную скотину.

В то время как ее муж вынимал ее из корзины, она дала ему хорошую оплеуху, приговаривая:

- Послушай-ка, хозяин, ты хочешь меня похитить?

Ее отнесли к ней в дом. Но на другой день, когда она пришла в себя и голова ее просветлела от всех этих туманов, ей сделалось так стыдно, что она очень надолго перестала выходить из дому. Если кто-нибудь ей говорил: "Кто зна... меня, кто?", она впадала в такую ярость, что готова была зарезать, и рычала, как безумная, в гневе; можно было бы поклясться, что это была одна из тех безумных в горячечных рубашках, которых окунают в реку, чтобы смирить их припадок... Все то, что она говорила людям мистрис Уинчкомб об их хозяйке, поссорило ее с ней, и она больше не надоедала им своими посещениями и своими советами.

При взятии Морле во Франции благородный граф Сюсекс, бывший тогда генерал-адмиралом, возвел в звание рыцарей многих из сражавшихся, например, сэра Джорджа Риглей, брата сэра Эдварда Риглей, и многих других, у которых храбрость превышала их богатства. Когда мир исчерпал их кошелек и уменьшил их кредит в городе, они принуждены были искать убежища в деревне. Там они были уверены в хорошем приеме и в том, что они не подвергнутся насмешкам и презрению улицы.

Джек из Ньюбери, у которого был всегда открытый дом, был одним из тех щедрых ремесленников, которые охотно принимали у себя таких солдат. Они знали, что найдут у него приветливые лица и хороший стол. Там им было столь же весело, сколь радушно их принимали. Сэр Джордж влюбился в одну из служанок Джека, такую же наивную, как и красивую. Он так соблазнил ее будущим браком, что она пожертвовала ему свои прелести, и так постаралась, что даже перестаралась. Чтобы стать выше, она поставила себя столь низко, что рыцарь упал на нее, и от этого падения у нее распух живот. Когда девушка почувствовала себя беременной, она пришла к рыцарю сетовать на свою судьбу.

- Ах, сэр Джордж, вот настало как раз время, чтобы вы сдержали ваше обещание. Иначе вы покажете пример гнусности. Или вы выполните долг настоящего рыцаря, или нарушите клятву. Это дрянная честь, если она разрушает честь молодой девушки. Настоящие рыцари скорее должны были бы защищать невинность.

- Как, потаскушка, ты хочешь подбросить мне твоего ублюдка? Убирайся вон, падаль, навоз! Проваливай! Слышишь ли ты, убирайся к таким же, как ты! Выкидывай свой помет, где тебе нравится! Если ты еще будешь мне надоедать, клянись небом, что ты в этом раскаешься.

Нахмурив брови, как рассерженный бог войны, он пошел своей дорогой, оставив бедную беременную девушку на произвол судьбы.