Жозеф Бедье - Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика

Он покинул Сидон, чтобы подготовиться к возвращению во Францию, и прибыл в Акру в первые дни великого поста (конец февраля или начало марта 1254 г., § 616). Здесь он сел на корабль накануне дня Св. Марка и поднял парус в день этого праздника (25 апреля, § 617), который был и днем его рождения. После десяти недель плавания (§ 652) он причалил близ Йера и согласился высадиться только в следующую пятницу (17 июля 1254 г., § 653). Жуанвиль расстался с королем в Бокере (§ 663) раньше конца июля, снова увиделся с ним через три месяца в Суассоне (§ 664), а потом в Парижском парламенте в декабре (§ 665), где при его посредничестве прошли переговоры о браке, который должны были заключить в 1255 г. Тибо II, король Наварры, и Изабелла, дочь Людовика Святого (§ 666).

Здесь книга Жуанвиля меняет свой характер: в ней следует искать уже не рассказ о событиях царствования, а картину, изображающую правление короля. На этих страницах, посвященных гражданским добродетелям Людовика Святого, есть некоторые детали, заимствованные из первой части, посвященной его христианским добродетелям. Так, дважды упоминается мир, заключенный в 1258 г. с королем Англии вопреки мнению совета (§§ 65, 678 и 679). По случаю договора этот государь в следующем году прибыл во Францию и 4 декабря 1259 г. принес Людовику Святому оммаж в присутствии самых высокопоставленных особ обоих королевств. Жуанвиль не упоминает об этой церемонии, но можно полагать, что он на ней был и в том же году принял участие в заседании парламента на Св. Мартына зимнего, где обсуждался спор между архиепископом Реймсским и аббатом Сен-Реми (§ 673). К тому же году или к близкому времени можно отнести ответы Людовика Святого епископам — ответы, о которых Жуанвиль говорит как очевидец, и его собственные распри с аббатом Сен-Юрбена (§§ 61–64 и 669–677). Именно в апреле 1258 г. король слег от тяжелой болезни в Фонтенбло и столь настойчиво советовал своему сыну Людовику снискать любовь народа, чтобы быть достойным им править (§ 21). Этот юный принц умер в январе 1260 г., и Генрих III проводил его останки в Сен-Дени. Он вернулся в Англию только после Пасхи, и, может быть, во время этого визита, омыв в великий четверг ноги прокаженным, он дал Людовику Святому повод поставить его в пример Жуанвилю (§ 688). Датировка одной королевской грамоты позволяет предположить, что Робер де Сорбон встретился в Корбейле с сенешалем и неосторожно вознамерился прочесть ему лекцию, в какой манере тому следует одеваться, на Пятидесятницу 1260 г. (§§ 35–38). Через шесть лет Жуанвиль присутствовал на совете, на котором Людовик Святой решил, что графство Даммартен должен получить обратно Матье де Три (§§ 66 и 67). К многочисленны подробностям, которые Жуанвиль привел на основе собственных воспоминаний о правлении Людовика Святого, он захотел добавить в качестве приложения несколько отрывков из одного romanta, или хроники на вульгарной латыни, с которым ознакомился. Среди этих заимствований, точное указание на которые я дал выше, самые примечательные относятся к «Установлениям» ( Etablissements ) Людовика Святого и к «Поучениям», которые он составил для своего сына.

Жуанвиль снова выступает как свидетель, когда рассказывает, что святой король принял крест во второй раз 25 марта 1267 г. (§§ 733 и 734). Похоже, в связи с этим он уволился с королевской службы, чтобы больше не увидеться с королем (§ 737). Сообщив то, что прочел о болезни и смерти Людовика Святого в 1270 г., или же точно передав то, что сообщил непосредственно ему об этом граф Алансонский (§§ 738–759), он возвращается, и уже окончательно, к своей роли очевидца, рассказав о расследовании, проведенном в 1282 г. (§ 760), и о переносе тела святого в 1298 г. (§§ 762–765).

Таковы хронологические рамки, в которые можно заключить повествования Жуанвиля. Добавлю, что в 1309 г. он преподнес Людовику X Сварливому экземпляр своего сочинения и в 1315 г. написал ему письмо, завершающее это издание. По наиболее распространенному мнению, сам Жуанвиль умер в 1317 г., возведя в капелле своего замка алтарь великому святому, память которого он чтил, и оставив другой памятник своей благочестивой любви — книгу, которая никогда не будет забыта.

Я хотел бы попытаться объяснить в нескольких словах, какое значение в средние века имели те хрупкие восковые оттиски, иные из которых, избежав тысячи возможностей погибнуть, смогли сохраниться в целости вместе с пергаментом, к нижней части которого много веков тому назад их приложили или подвесили. Это почти чудо, что в Национальных архивах еще можно увидеть несколько меровингских печатей, сделанных более тысячи ста лет назад, то есть они намного старше самых старинных из наших соборов. Те, изображение которых увидит наш читатель, не столь почтенны, но тоже существуют уже шестьсот лет. Одни, по счастливому исключению, дошли до нас в такой сохранности, что лучшего желать не приходится, другие испытали на себе разрушительное действие времени и известны нам только по полустершимся оттискам или по фрагментам, которые малейший толчок может обратить в пыль.

В XIII в. обычай подписывать акты давно вышел из употребления, и общим правилом стало скрепление их печатью. Действительно, в королевской монограмме, которая обращает на себя внимание в нижней части самых торжественных грамот, не следует видеть подпись: это символ подписи, шифр из всех букв, входящих в имя короля. Такова монограмма, которая воспроизводится здесь по грамоте Людовика IX, данной в Мелёне в 1246 г. и утверждающей вольную, предоставленную жителям Рони аббатством Св. Женевьевы, от которого те находились в личной крепостной зависимости. Эта грамота могла бы быть действительной без монограммы, но не без печати [478]. Оттиск печати полностью заменял подпись и возлагал ответственность за документ на лицо, владевшее печатью, которой воспользовались для создания оттиска, даже если действовали без его ведома. Поэтому потеря или кража печати была опасностью, против которой каждый должен был принять все меры, диктуемые осторожностью [479]. Хранить королевскую печать и следить, чтобы ее прикладывали только к актам, выпускаемым по воле короля, поручалось одному из главных коронных чиновников — канцлеру. Когда должность канцлера была вакантной, эту обязанность выполнял сановник, носивший титул хранителя печати. Во время первого крестового похода Людовика Святого канцлера не было, и хранителем печати был архидьякон Никосии Рауль де Гропарми.

Жуанвиль рассказывает один анекдот, хорошо показывающий, насколько действительность акта зависит от оттиска печати. Людовику Святому предъявили одну хартию, или, иначе говоря, жалованную грамоту, удостоверяющие, что король даровал графство Даммартен наследникам графини Булонской; но от оттиска королевской печати, который, согласно обычаю, был подвешен к хартии на шелковых шнурках, сохранился лишь фрагмент, где была видна половина ног короля и скамеечка, на которую ноги опирались. Считать ли акт действительным? Весь совет сказал: нет. Тогда Людовик Святой распорядился принести грамоту, где внизу был вполне целый оттиск печати, которой он пользовался до отъезда за море, и, показав, что сломанная печать похожа на целую, заявил, что отдает графство (§§ 66 и 67).