Жозеф Бедье - Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика

В текстах, собранных Н. Я. Бичуриным, сообщается, что в 610 г. китайский император Да-е (династия Тан) пожаловал тюрскому старейшине Шегую звание главного хана и передал ему через посланника бамбуковую стрелу с белым пером. Тюркский хан Шаболо Хилиши в 634 г. разделил свои владения на десять аймаков и в каждом поставил одного начальника, снабженного одной стрелой. Эти управители именовались десять ше и также десять стрел. Стрела выступает знаком власти [845].

У Жана де Жуанвиля, персидского историка Джувайни и армянского писателя Григора Акнерци речь идет о законах (Ясе Чингис-хана), которые, по теории Т. Барфилда, радикально изменили степное кочевое общество [846]. У Винцента де Бовэ Чингиз, избранный ханом, называет три греха, а именно: ложь, воровство и прелюбодеяние, за которые с тех пор положена смертная казнь. То же самое о законах Чингис-хана сообщают послы Людовика IX: «Его установления должны были держать народ в мире, так чтобы никто не отнимал чужого добра и не бил других людей, если не хочет лишиться руки; и чтобы никто не вступал в связь с чужой женой или дочерью, если не хочет лишиться руки или жизни. Много прочих добрых заповедей он им дал, дабы жили в мире» (Жан де Жуанвиль. § 478). В свою очередь, Джувайни отмечает, что до прихода Чингис-хана к власти «они не были едины, и между ними не стихали войны и не прекращалась вражда. Некоторые из них считали воровство и насилие, разврат и безнравственность занятиями, свидетельствующими о мужественности и превосходстве. <���…> Он установил новые законы и заложил фундамент правосудия; и те их обычаи, что были неподобающими, как пьянство или прелюбодеяние, искоренялись» [847].

Монгольская имперская мифологема известна и Григорию Акнерци, который записал ее со слов самих монголов. Божественные заповеди, переданные золотым орлом Чингизу, называются Ясой, их нарушение карается смертью. Христианский контекст избранничества Чингиза указывает на несторианскую обработку сюжета. Эту историю следует отнести к низовому классу имперских легенд, находивших сочувствие в тюрко-монгольской кочевой среде, вовлеченной в круговорот мировых событий. «Тогда, по повелению Бога, явился им ангел в виде орла златокрылого, и, говоря на их языке, призвал к себе их предводителя, которого звали Чангыз. Он пошел и остановился перед ангелом в виде орла, на расстоянии брошенной стрелы. Тогда орел сообщил им на их языке все повеления Божии. Вот эти божественные законы, которые он им предписал и которые они на своем языке называют Яса: во-первых, любить друг друга; во-вторых, не прелюбодействовать; не быть предателями; почитать старых и нищих; и если найдется между ними кто-либо нарушающий эти заповеди, таковых предавать смерти. Дав эти наставления, ангел назвал предводителя кааном, который с тех пор стал прозываться Чангыз-Каан. И повелел ему ангел господствовать над многими областями и странами и множиться до безмерного числа. Так это и случилось» [848]. География распространения мифа выглядит поразительно: о нем узнали и в Лионе, и в Багдаде, и в Сисе, столице Киликийской Армении, и в лагере французского короля Людовика в Палестине.

Яса, в первую очередь, регулировала отношения внутри «золотого рода» Чингис-хана: коллективный способ принятия важных решений; выборы преемника, которому должны были подчиняться все остальные; иерархию; организацию войска и охоты, как подготовки к войне; способы управления завоеванными землями, что подробно изложено только в сочинении Джувайни. Цель Ясы — в сохранении единства Монгольской империи, которое мыслилось как единство рода. Никакого отношения к жизни населения завоеванных территорий эти правила не имели.

Что отличало монгольскую военную систему от предшественников, так это ее железная дисциплина. Хуннская и тюркская кавалерийские армии были склонны к дезорганизации во время боя, так как каждый дрался для своей личной выгоды. Монгольская армия была обучена воевать как скоординированная группа, следующая сигналам флагов и горнов. Те, кто ломал ряды либо для продвижения, либо для отступления, те, кто организовывал личный бой, не обращая внимания на приказы, или те, кто останавливался для грабежей, жестоко наказывались. Согласно имперской легенде, запрет заниматься захватом добычи во время боя был введен Чингис-ханом перед битвой с пресвитером Иоанном.

По сведениям Жуанвиля, приказ Чингис-хана звучал так: «А если победим мы, приказываю, чтобы преследование длилось три дня и три ночи и чтобы никто не дерзнул протянуть руку к какой-нибудь добыче, но все только убивали бы людей; ибо после того, как мы одержим победу, я поделю добычу между вами столь хорошо и справедливо, что будет удовлетворен каждый».

В «Тайной истории монголов» имеется следующая параллель к сюжету о военной добыче: «<���…> на осень в год Собаки Чингис-хан положил воевать с татарами <���…>. Прежде чем вступить в битву при урочище Далан-нэмургес, Чингис-хан, с общего согласия, установил такое правило: „Если мы потесним неприятеля, не задерживаться у добычи. Ведь после окончательного разгрома неприятеля добыча эта от нас не уйдет. Сумеем, поди, поделиться. В случае же отступления все мы обязаны немедленно возвращаться в строй и занимать свое прежнее место. Голову с плеч долой тому, кто не вернется в строй и не займет своего первоначального места!" В сражении при Далан-нэмургесе мы погнали татар. <���…> В нарушении указа задержались, оказывается, у добычи трое: Алтай, Хучар и Даритай. За несоблюдение приказа у них отобрано, через посланных для этого Чжебе и Хубилая, все, что они успели захватить, как то: отогнанные в добычу табуны и всякие захваченные вещи» [849].

Алтай и Хучар по генеалогической иерархии были выше Чингис-хана, а Даридай-отчигин был младшим из братьев его отца — их непослушание было обусловлено претензией Чингис-хана на более высокий статус. Помня об этом, Чингис-хан неизменно опирался не на родственников, а на своих нукеров.

Правило Чингис-хана было известно и Рашид-ад-Дину: «Он издал указ, чтобы никто не [смел] заниматься захватом добычи, а чтобы забрали добычу [только] после того, как будет покончено с войною и враг будет уничтожен, [только тогда] все бы полностью мирно разделили между собою. Все согласились на этом» [850].

Этому правилу следовало войско Вату во время венгерского похода, чем, видимо, поразило воображение венгров: «Татары же, видя, что войско венгров обратилось в бегство, как бы открыли им некий проход и позволили выйти, но не нападали на них, а следовали за ними с обеих сторон, не давая сворачивать ни туда, ни сюда. А вдоль дорог валялись вещи несчастных, золотые и серебряные сосуды, багряные одеяния и дорогое оружие. Но татары в своей неслыханной жестокости, нисколько не заботясь о военной добыче, ни во что не ставя награбленное ценное добро, стремились только к уничтожению людей» [851].