Автор неизвестен Европейская старинная литература - Скандинавская баллада

Баллады драматичны и в том смысле, что очень часто они кончаются драматической развязкой — смертью героя или героини или обоих и еще кого-нибудь. Так, самая знаменитая из датских рыцарских баллад, баллада об Эббе Скаммельсёне (см. текст «Эббе Скаммельсён» и примеч.), кончается тем, что на свадьбе своего брата, который обманом вынудил у возлюбленной Эббе согласие пойти за него замуж, он убивает и свою возлюбленную, и своего брата, и своего отца, и отрубает руку у своей матери.

Иногда бывают, однако, в балладах и шутливые концы. Так, в одной датской балладе рассказывается о том, как на тинге по предложению короля девушка выбирает себе жениха, и, когда выбранный ею рыцарь заявляет, что он лучше умеет сидеть в седле и охотиться с ястребом, чем заниматься хозяйством, девушка обещает ему, что научит его пахать глубоко и сеять не слишком густо, и под общее веселье увозит его (см. текст «Девушка на тинге» и примеч.). Баллады шутливого характера, впрочем, принято выделять в особую группу, отличную от рыцарских баллад, поскольку в шутливых балладах, как правило, речь идет не о рыцарях, а о крестьянах, ремесленниках, бродячих музыкантах, монахах и т. д. В этих балладах изображаются драки и ссоры, неверность жен, блудливость монахов и т. п. Герои некоторых шутливых баллад — животные, которые, однако, в своем поведении ничем не отличаются от людей. Граница между шутливыми и рыцарскими балладами довольно нечетка, так же как граница между подлинными шутливыми балладами и литературными подражаниями таким балладам.

Не менее характерная черта рыцарских баллад (и, конечно, в большей или меньшей степени и других баллад) — это их романичность. Но романичность не в том смысле, что в балладе всегда изображаются романические переживания. Правда, романическое чувство подчас находит непосредственное выражение в репликах, которыми обмениваются персонажи баллады. Так, оно находит яркое выражение в репликах Бендика и Ороляльи, героя и героини самой знаменитой из норвежских рыцарских баллад (см. текст «Бендик и Оролилья» и примеч.). Но, как правило, романические переживания не находят непосредственного выражения в балладах и только подразумеваются: дело в том, что в балладах очень часто речь идет о сватовстве, добывании невесты, свадьбе, соперничестве из-за женщины, измене мужу, мести за измену и т. п., т. е. о таких событиях частной жизни, которые подразумевают романические переживания. Однако подчас в балладах речь идет и о таких событиях частной жизни, которые не подразумевают романических переживаний, например о мести за убийство отца, сбывшемся предсказании о смерти, наказании за клевету, изнасиловании девушки или чужой жены и т. п. Но, в сущности, и такие баллады романичны, поскольку и в них, как в романах, речь идет о частной жизни людей.

Самое существенное в балладе становится очевидным только из сравнения сюжетики баллады с сюжетикой героической поэзии, т. е. того словесного искусства, которому баллада пришла на смену. Сюжетика героической поэзии целиком восходит к героическим сказаниям, которые были традиционны в данном обществе, т. е. к тому, что хотя и было в большей или меньшей степени неосознанным вымыслом, однако тем не менее принималось за быль, другими словами, тому, что было органическим сочетанием художественной правды с правдой исторической. Между тем сюжетика баллады восходит к самым разнообразным источникам — и устным, и письменным, и традиционным, и нетрадиционным, и скандинавским, и иноземным. Она восходит и к сказкам-быличкам, и к волшебным сказкам, и к католическо-христианским легендам, и к письменным сагам, и к рыцарским романам, и к исторической традиции в той или иной форме, и к бытовым рассказам о событиях частной жизни. Она может восходить и к мифам или героическим сказаниям (но не обязательно тем, которые были традиционны в данном обществе!). Весь этот материал стал традиционной сюжетикой баллады не потому, очевидно, что он восходил к сочетанию художественной правды с правдой исторической. Если сюжетика героической поэзии подразумевает обязательность такого сочетания, то сюжетика баллады, наоборот, подразумевает преодоление такой обязательности. Вместе с тем в известном смысле можно сказать, что если героическая поэзия развивалась из определенного содержания — героических сказаний, традиционных в данном обществе, то баллада, наоборот, развивалась из определенной формы — балладного стиха, распеваемого и танцуемого, формы, в которую укладывалось самое разнообразное содержание. Таким образом, отношение искусства к действительности, которое подразумевает сюжетика баллады, как бы противоположно тому, которое подразумевает сюжетика героической поэзии.

Среди событий частной жизни, о которых речь идет в балладах, особенно большое место занимают события, связанные с взаимоотношениями полов. В героической поэзии такие события занимали гораздо меньшее место. Это объясняется не тем, по-видимому, что взаимоотношения полов стали занимать более важное место в жизни людей. Скорее это объясняется тем, что эти взаимоотношения представляют собой такое сочетание индивидуального в жизни отдельного человека с общим для всех людей, которое максимально благоприятно для отвлечения от конкретно-индивидуального и обобщения, или типизации, т. е. для развития реализма в изображении людей.

В героической поэзии безымянные персонажи были вообще невозможны. Между тем в балладах герой нередко — просто «рыцарь», а героиня — просто «девушка». Поскольку в балладах речь идет о событиях частной жизни, то естественно, что персонажи баллады — это, в сущности, просто частные лица. Но частное лицо как персонаж, т. е. лицо обобщенное, типическое, — это то, что всего характернее и для реалистического романа. Таким образом, баллада как бы предвосхищает то содержание, которое впоследствии станет характерным содержанием реалистического романа.

Сущность баллады как ранней формы реализма явствует также из ее органической связи с пением и танцем. Некоторые исследователи предполагали, что эта связь — черта архаичная, своего рода первобытный синкретизм поэзии, пения и пляски, т. е. пережиток того состояния, когда эти искусства еще не выделились из первобытного обрядового действа. Более вероятно, однако, что связь баллады с пением и танцем вовсе не представляет собой черты архаичной. Связь эта скорее всего подразумевает, что не только пение и танец выделились в самостоятельные искусства, но и поэзия отделилась от исторической традиции. Связь эта — как бы вторичный синкретизм уже самостоятельных искусств, т. е. такое их сочетание, которое характерно, например, для оперы. Пение и танец, сопровождающие поэтический текст, как бы подчеркивают, что и этот текст — искусство, т. е. не историческая традиция, а художественное обобщение действительности, правда не историческая, а художественная.