Данте Алигьери - Божественная комедия

130 Над книгой взоры встретились не раз,

И мы бледнели с тайным содроганьем;

Но дальше повесть победила нас.

133 Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем

Прильнул к улыбке дорогого рта,

Тот, с кем навек я скована терзаньем,

136 Поцеловал, дрожа, мои уста.

И книга стала нашим Галеотом [53]!

Никто из нас не дочитал листа".

139 Дух говорил, томимый страшным гнётом,

Другой рыдал, и мука их сердец

Моё чело покрыла смертным пóтом;

142 И я упал, как падает мертвец.

1 Едва ко мне вернулся ясный разум,

Который был не в силах устоять

Пред горестным виденьем и рассказом, —

4 Уже средь новых пыток я опять,

Средь новых жертв, куда ни обратиться,

Куда ни посмотреть, куда ни стать.

7 Я в третьем круге, там, где, дождь струится,

Проклятый, вечный, грузный, ледяной;

Всегда такой же, он всё так же длится.

10 Тяжёлый град, и снег, и мокрый гной

Пронизывают воздух непроглядный;

Земля смердит под жидкой пеленой.

13 Трехзевый Цербер [54], хищный и громадный,

Собачьим лаем лает на народ,

Который вязнет в этой топи смрадной.

16 Его глаза багровы, вздут живот,

Жир в чёрной бороде, когтисты руки;

Он мучит души, кожу с мясом рвёт.

19 А те под ливнем воют, словно суки;

Прикрыть стараясь верхним нижний бок,

Ворочаются в исступленье муки.

22 Завидя нас, разинул рты, как мог,

Червь гнусный, Цербер, и спокойной части

В нём не было от головы до ног.

25 Мой вождь нагнулся, простирая пясти,

И, взяв земли два полных кулака,

Метнул её в прожорливые пасти.

28 Как пёс, который с лаем ждал куска,

Смолкает, в кость вгрызаясь с жадной силой,

И занят только тем, что жрёт пока, —

31 Так смолк и демон Цербер грязнорылый,

Чей лай настолько душам омерзел,

Что глухота казалась бы им милой.

34 Меж призраков, которыми владел

Тяжёлый дождь, мы шли вперёд, ступая

По пустоте, имевшей облик тел.

37 Лежала плоско их гряда густая,

И лишь один, чуть нас заметил он,

Привстал и сел, глаза на нас вздымая.

40 "О ты, который в этот Ад сведён, —

Сказал он, — ты меня, наверно, знаешь;

Ты был уже, когда я выбыл вон".

43 И я: "Ты вид столь жалостный являешь,

Что кажешься чужим в глазах моих

И вряд ли мне кого напоминаешь.

46 Скажи мне, кто ты, жертва этих злых

И скорбных мест и казни ежечасной,

Не горше, но противней всех других".

49 И он: "Твой город [55], зависти ужасной

Столь полный, что уже трещит квашня,

Был и моим когда-то в жизни ясной.

52 Прозвали Чакко [56]граждане меня.

За то, что я обжорству предавался,

Я истлеваю, под дождём стеня.

55 И, бедная душа, я оказался

Не одинок: их всех карают тут

За тот же грех". Его рассказ прервался.

58 Я молвил: "Чакко, слезы грудь мне жмут

Тоской о бедствии твоём загробном.

Но я прошу: скажи, к чему придут

61 Враждующие в городе усобном;

И кто в нём праведен; и чем раздор

Зажжён в народе этом многозлобном?"

64 И он ответил: "После долгих ссор

Прольётся кровь и власть лесным доставит,

А их врагам — изгнанье и позор.

67 Когда же солнце трижды лик свой явит,

Они падут, а тем поможет встать

Рука того, кто в наши дни лукавит.

70 Они придавят их и будут знать,

Что вновь чело на долгий срок подъемлют,

Судив сражённым плакать и роптать [57].

73 Есть двое праведных, но им не внемлют [58].

Гордыня, зависть, алчность — вот в сердцах

Три жгучих искры, что вовек не дремлют".

76 Он смолк на этих горестных словах.

И я ему: "Из бездны злополучий

Вручи мне дар и будь щедрей в речах.

79 Теггьяйо, Фарината, дух могучий,

Все те, чей разум правдой был богат,

Арриго, Моска или Рустикуччи, —

82Где все они, я их увидеть рад;

Мне сердце жжёт узнать судьбу славнейших:

Их нежит небо или травит Ад?"

85 И он: "Они средь душ ещё чернейших:

Их тянет книзу бремя грешных лет;

Ты можешь встретить их в кругах дальнейших [59].

88 Но я прошу: вернувшись в милый свет,

Напомни людям, что я жил меж ними.

Вот мой последний сказ и мой ответ".

91 Взглянув глазами, от тоски косыми,

Он наклонился и, лицо тая,

Повергся ниц меж прочими слепыми.

94 И мне сказал вожатый: "Здесь гния,

Он до трубы архангела [60]не встанет.

Когда придёт враждебный судия,

97 К своей могиле скорбной каждый прянет

И, в прежний образ снова воплотясь,

Услышит то, что вечным громом грянет" [61].

100 Мы тихо шли сквозь смешанную грязь

Теней и ливня, в разные сужденья

О вековечной жизни углубясь.

103 Я так спросил: "Учитель, их мученья,

По грозном приговоре, как — сильней

Иль меньше будут, иль без измененья?"

106 И он: "Наукой сказано твоей,

Что, чем природа совершенней в сущем,

Тем слаще нега в нём, и боль больней.

109 Хотя проклятым людям, здесь живущим,

К прямому совершенству не прийти,

Их ждёт полнее бытие в грядущем" [62].

112 Мы шли кругом по этому пути;

Я всей беседы нашей не отмечу;

И там, где к бездне начал спуск вести,

115 Нам Плутос [63], враг великий, встал навстречу.

1 «Pарe Satan, рарe Satan aleppe!» [64]—

Хриплоголосый Плутос закричал.

"Хотя бы он и вдвое был свирепей, —

4 Меня мудрец, всё знавший, ободрял, —

Не поддавайся страху: что могло бы

Нам помешать спуститься с этих скал?"

7 И этой роже, вздувшейся от злобы,

Он молвил так: "Молчи, проклятый волк!

Сгинь в клокотаньи собственной утробы!

10 Мы сходим в тьму, и надо, чтоб ты смолк;

Так хочет тот, кто мщенье Михаила [65]

Обрушил в небе на мятежный полк".

13 Как падают надутые ветрила,

Свиваясь, если щегла рухнет вдруг,

Так рухнул зверь, и в нём исчезла сила.

16 И мы, спускаясь побережьем мук,

Объемлющим всю скверну мирозданья,

Из третьего сошли в четвёртый круг.

19 О правосудье божье! Кто страданья,

Все те, что я увидел, перечтёт?

Почто такие за вину терзанья?

22 Как над Харибдой [66]вал бежит вперёд

И вспять отхлынет, преграждённый встречным,

Так люди здесь водили хоровод.

25 Их множество казалось бесконечным;

Два сонмища шагали, рать на рать,

Толкая грудью грузы, с воплем вечным;

28 Потом они сшибались и опять

С трудом брели назад, крича друг другу:

«Чего копить?» или «Чего швырять?» —

31 И, двигаясь по сумрачному кругу,