Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения

Я не могу не вспомнить, сколько зла
Узнал, бродя по жизненным дорогам,
Какой урон судьба мне нанесла.

Едва зима войдет в свои права,
Как вдруг, лишаясь сладкозвучной кроны,
Свой изумруд на траур обнажепный
Спешат сменить кусты и дерева.

Да, времени тугие жернова
Вращаются, тверды и непреклонны;
Но все же ствол, морозом обожженный,
В свой час опять укутает листва.

И прошлое вернется. И страница,
Прочитанная, снова повторится…
Таков закон всеобщий бытия.

И лишь любовь не воскресает снова!
Вовеки счастья не вернуть былого,
Когда ужалит ревности змея.

Измученный оратай,
в морозный день чуть жив,
мечтает, иней с бороды сметая,
о всей пшенице, сжатой
средь августовских нив,
и о вине, чья кровь пьянит, густая,
он пашет дол, мечтая
о том, как серп возьмет,
и этим облегчает груз забот.

Тяжелые доспехи
и меч влачит с трудом юнец,
чью ратный труд сгибает спину,
и нет ему утехи,
он милый отчий дом
меняет на враждебную чужбину,
но, строгую судьбину
забыв, идет солдат
на рать, избранник будущих наград.

Кочует в океане,
доверясь двум стволам,
любитель злата из отважной братьи;
здесь меркнет дня сиянье,
и горний неба храм
штурмуют волны в яростном подъятье;
а он, в мечтах о злате,
забыл, что смерть близка,
искатель страстный желтого песка.

Покинув ночью ложе,
где сладко спит жена,
идет охотник за добычей в поле,
где хладный ветр по коже
и снега белизна,
но разве не награда в этой доле —
лишать природной воли
стремительных зверей:
как ни хитры они, а он хитрей.

Труду вослед награда,
своя пора и прок,
одно влечет другое непременно,
и зимняя прохлада
дает плоды в свой срок —
вот так идет времен согласных смена,
и лишь одна нетленна
Надежда среди благ,
живая там, где все похитил мрак.

Надежду отбирая,
что сердцу дашь взамен?
Что может заменить нам это диво?
Надежда, умирая,
все обращает в тлен.
Зачем бежишь ты, Флерида, стыдливо
природного порыва?
Рук любящих страшась,
чем наградишь ты трепетную страсть?

Любовь равно мужчине
и женщине дана;
он — не скрывает вожделенной цели;
и если половине
доверится она,
то сбудутся надежды их на деле.
Умерь вражду — ужели
противиться резон?
Придет пора — и рухнет бастион.

О смерти отблеск, злой кошмар, не надо
терзать меня, изобразив конец,
пришедший единенью двух сердец,—
любовь последней служит мне отрадой.

Спеши туда, где дремлет за оградой
тиран, замкнувшись в золотой дворец;
где спит, за свой карман держась, скупец,—
чтоб сон для них был мукой — не усладой.

Пусть первому приснится, что народ
стальные двери в гневе пробивает,
что раб продажный в руки нож берет;

Второму — что богатство убывает,
что в дом его проник разбойный сброд;
и пусть любовь в блаженстве пребывает.

Отнес октябрь в давильни виноград,
и ливни пали с высоты, жестоки,
и топит Ибер берега в потоке,
мосты, поля окрестные и сад.

Опять Монкайо привлекает взгляд
челом высоким в снежной поволоке,
и солнце еле видно на востоке,
когда сошли на землю мгла и хлад.

Вновь аквилон терзает лес и море,
везде — в полях и в гаванях — народ
от ветра двери держит на запоре.

И Фабьо на пороге Таис льет
ручьи стыдливых слез, пеняя в горе,
что столь бесплоден долгих дней черед.

Во-первых, дон Хуан, поверьте мне:
Эльвира, что одета всем на диво,
не более модна и прихотлива,
чем это соответствует цене.

Затем, поскольку мы наедине,
скажу, что ложь Эльвиры столь красива,
что и краса, которая не лжива,
вовек не будет с нею наравне.

И если правда ложью оказалась,
зачем рыдать, когда и детям яспо,
что все в природе — лицедейство сплошь.

И неба синь, что нас слепит всечасно,
не небо и не синь. Какая жалость,
что вся эта краса — всего лишь ложь.

Открой же мне, о вседержитель правый,
в чем промысл твой всевышний заключен,
когда невинный в цепи заточен,
а суд творит неправедник лукавый?

Кто мощь деснице даровал кровавой,
твой, божий, попирающей закон?
Чьей волей справедливый взят в полон
и наделен несправедливый славой?

Зачем порок гарцует на коне,
а добродетель стонет из подвала
под ликованье пьяных голосов?

Так мыслил я. Но тут явилась мне
вдруг нимфа и с усмешкою сказала:
«Глупец! Земля ли лучший из миров?»

О бесценная свобода,
Ты, что золота дороже,—
В мире божьем драгоценного немало!
Под лучами небосвода
На подводном мягком ложе
Много перлов ослепительно сверкало.
Но всегда их затмевает блеск кинжала,
Пот и кровь их заливают,
Жизнь — их страшная оплата,
И свободу, а не злато
Дети мира неустанно воспевают,
Все в пей слито величаво;
Жизнь, добро, богатство, слава.

И когда мне вдруг забрезжил
Средь земного прозябанья
Свет небесный, свет живительный и яркий,—
Ибо я дотоле не жил
И сучили нить страданья
Три загадочных сестры, седые Парки,—
Охватил меня восторг немой и жаркий,
Утоленье вечной жажды!
Я свободою владею,
Упиваюсь жадно ею,
И лишь тот, кто в жизнь мою проник однажды,
Тот оценит беспристрастно,
Как судьба моя прекрасна.

Я, единственный властитель
Сей горы и долов милых,
Наслаждаюсь их привольем бесконечно,
И войти в мою обитель
Честолюбие не в силах,
Ибо скромный жребий выбрал я навечно.
И когда веду я за руку беспечно
Слепенького мальчугана,
Ищущего перехода,
Защитит меня свобода
От стрелы, меча, насилья и обмана.
Я оплачу боль чужую
И спою, о чем горюю.

На заре, уже омытой
Первой розовой росою,
Я из хижины, в предутреннем тумане,
Выхожу к реке, покрытой
Огневою полосою,—
Здесь ищу себе дневное пропитанье.
И когда жары почую иарастанье,
Грудь стеснится, взор смежится,
Ива тенью вырезною
Охранит меня от зноя,
Ветерок над головою закружится,
Щебет и благоуханье
Восстановят мне дыханье.

Сходит ночь в плаще громадном,
Никнет день в ее объятья,
И надолго воцаряется прохлада.
И в тумане непроглядном
Песнь заводят, слов не тратя,
Дети сумрака, веселые цикады.
И тогда моя единая отрада —
Строки деревенской прозы,
Немудреные подсчеты,
Но легки мои заботы;
Ведь подвластны мне лишь овцы или козы,
И мой день не омрачали
Королевские печали.