Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения

Забыты мудрый Грек и гений Трои,
Что в плаваньях великих отличились;
И Александр и Траян, герои,
Что громкими победами гордились;
Я Лузитан усердье боевое,
Пред коим и Нептун и Марс склонились,
Пою, чтоб Муза древняя молчала
И новое величье воссияло.

Вы, Нимфы Тежо, что мое творенье
Исполнили могущества и пыла,
Коль ране стих мой, выказав смиренье,
Пел вашу реку, что меня пленила,—
Мне новое даруйте вдохновенье
И красноречье, в коем страсть и сила.
Пусть правит Феб волною вашей пенной,
Соперничать заставив с Гигшокреной.

Меня даруйте яростью певучей,
Не сельского рожка, простой свирели,—
Трубы военной, гулкой и могучей,
Чтоб грудь трещала и чтоб щеки рдели.
Пусть песнь моя достойна будет лучшей
Победы тех, что Марсу так радели;
Лусть ширится она по всей вселенной,
Коль стоит стих награды столь священной.

Как будто небо ясное хранило
Для Мануэла за его старанья
То дело трудное, что пробудило
В нем смелые и славные дерзанья;
Он от Жоана, как в преемстве было,
Наследовал и власть и упованья,
И, Королевством сим прияв управу,
Над дальным морем он приял державу.

И, будучи высоким помышленьем
О славном долге, что ему достался
Еще от предков (кто приумноженьем
Земли, столь недешевой, занимался),
Захвачен, каждым пользуясь мгновеньем,
Он, когда свет дневной уже скрывался
И звезды, ясно в небе расцветая,
Как будто падали, к покою приглашая,

Однажды, на златом лелеясь ложе,
Где так простор мечтаниям дается,
И в мыслях все вертя одно и то же —
Свой кровный долг, что выполнить придется,
Вдруг видит сон, и этот сон дороже
Ему всего и в сердце остается.
Ибо пред ним, когда он сном забылся,
Морфей в обличьях разных появился.

И чудится ему, что он высоко
Вдруг поднялся, до самой Первой Сферы,
И чуждые миры он зрит широко
И нации иной судьбы и веры.
Он видит, дале устремляя око,
Туда, где день, рождаясь, чертит меры,
Как среди гор далеких, древних, мрачных,
Бьют два ключа высоких и прозрачных,

Там звери странные, неведомые птицы
В горах и рощах диких обитают;
И тысяча деревьев там ветвится,
И травы встречам и ходьбе мешают.
И горы дикие, где только лес темнится,
Своим немым молчаньем выражают,
Что от греха Адамова до века
Нога там не ступала человека.

И видится ему: из вод поднялись,
К нему шаги широко направляя,
Два старца, что преклонными казались,
Хоть дикий, но почтенный вид являя.
С волос их, что на спину опускались,
Стекали капли, тело омывая;
Смуглы, черны, с огромной бородою,
Всклокоченной, нестриженой, густою.

Чело обоих старцев увенчало
Сплетенье трав неведомых и дрока.
Один из них глядел совсем устало,
Словно бы шел сюда уж издалёка;
Казалось, что в иных местах начало
Берет волна могучего потока.
Так, из Аркадии направясь в Сиракузы,
Искал Алфей объятий Аретузы.

Сей муж, чье столь обличье величаво,
Так издалёка Королю вещает:
«О ты, кого корона и держава
Большою частью мира обладает!
Здесь мы, кого летит широко слава,
Кто выи ни пред кем не преклоняет,
Речем: настало время приказанью
Нас обложить твоей великой данью.

Я славный Ганг, и на земле небесной
Имеет колыбель мое теченье;
А этот — Инд, что на горе отвесной,
Что видишь, первое обрел рожденье.
Войны мы будем стоить, но, известной
Своею силой выиграв сраженье,
Путем побед, одержанных тобою,
Всех, кто предстанет, свяжешь ты уздою».

И боле не сказал Поток Священный,
Но оба вдруг исчезли в то мгновенье.
И Мануэл проснулся, потрясенный,
Во власти весь тревоги и сомненья.
А тут и Феб раскинул плащ нетленный
На Полумира сонные владенья;
И небо утра цветом засияло
Стыдливой розы и гвоздики алой.

Созвал Король совет, и приближенным
Обрисовал виденья сна былого,
И всем поведал, крайне пораженным,
Святого старца мудростное слово.
И порешили: флотом оснащенным,
Послушавшись сердец отважных зова,
Искать, избороздя валы морские,
Климаты чуждые и берега чужие.

А я, кто не надеялся уж было,
Что скрытое стремленье может сбыться,
Хоть сердце зачастую мне дарило
Предчувствие, что важное свершится,
Увидел вдруг, — что за черта, иль сила,
Иль знак во мне успели проявиться? —
Как наш Король мне ключ вручает чудный,
Чтоб путь открыть великий, многотрудный.

И мне словами, полными смиренья,
Что у монархов тверже приказаний,
Он молвит: «Все великие свершенья
Суть плод труда и тяжких испытаний;
Чьи высоки и горды устремленья,
Тем жизнь готовит множество терзаний,
И лишь для жалких, кто всего страшится,
Она не так тяжка и доле длится.

Вы мной средь прочих избраны как главный
На труд, определенный вам судьбою,
На подвиг тяжкий, дерзостный и славный,
Что легок вам, ибо предложен мною».
Я не сдержался: «О Король державный,
Готов с огнем, железом, мерзлотою
Сразиться я за вас, одно мне больно,
Что краткой жизни будет не довольно.

Представьте вы такие приключенья,
На кои Еврисфея нрав тиранский
Толкнул Геракла: Гарпий убиенье,
Немейский Лев и Вепрь Эриманфский.
И с Гидрою стоглавою сраженье.
Спущусь туда, где рой теней гигантский,
Ибо для вас и плотью и душою
Готов с любою встретиться бедою».

Меня он милостями осыпает
И восхваляет мудрыми словами,
Ибо хвала решимость подымает
И управляет доблести делами.
За мной к походу тотчас примыкает,
Из нежной друяхбы, что царит меж нами,
Алкая славы, как и я, упрямо,
Мой брат любимый Пауло да Гама.

За ним и Николау Коэльо тоже,
Что не страшится никаких трудов.
И разумом и честью оба схожи,
И каждый яр и к подвигу готов.
И так растет, во мне отвагу множа,
Вокруг меня команда храбрецов.
Бесстрашны все, как быть и подобает
Тем, кто дела подобные свершает.

Награждены все щедро Мануэлем,
Дабы охотнее готовы были
Заняться ждущим их опасным делом,
На что его слова одушевили.
Так Аргонавты, было чьим уделом,—
Когда за золотым руном уплыли
На Корабле судьбы, — узнать впервые,
Сколь грозны Моря Черного стихии.

У Града Одиссеева предела
Во власти юной силы непреклонной
(Где волны и песок приемлет белый
От Тежо пресного Нептун соленый)
Стояли наготове каравеллы;
И не был страх бесстрашию препоной,
Ведь людям Марса и морскому люду
За мной пристало следовать повсюду.