Грузинские народные предания и легенды

Наконец после долгих усилий удалось повести дело на мировую. Оба брата в сопровождении своих дружин сошлись в доме посредника. Обнялись братья и поклялись в вечной любви и верности. Однако за клятвой начался пир горой, азарпеши [630]и роги пошли вкруговую. Кахетинское вино не смогло охладить их издавна ожесточенные сердца. Здесь же, за столом, произошла размолвка, спор перешел в драку, дошло дело до кинжалов. Тут каждая дружина встала за своего властителя, и кончилось тем, что оба брата и их многочисленная свита полегли, все до единого. С тех пор остались эти крепости без хозяев и превратились в руины [631].

Однажды, очень давно, полчища персидских войск напали на Грузию. Нападение было таким неожиданным, что большая часть грузинского войска попала в плен к персам, а сам шах персидский проник в глубь страны. В плен к царю попал один предводитель большого отряда — князь Кайхосро.

Тяжело было Кайхосро в плену, мучал его стыд и терзал его страх за родину, а пуще всего беспокоился он о судьбе своей молодой жены. Прямо со свадебного стола пришлось Кайхосро идти в бой и покинуть красавицу Саломе.

Саломе славилась своей красотой далеко за пределами Грузии. Особенно хороши были ее глаза. Когда она поднимала свои длинные ресницы, самая темная ночь делалась светлой. Перед блеском ее глаз не мог устоять никто.

Когда гонец принес весть о пленении всего войска с молодым Кайхосро во главе, его жена немедленно собралась в путь. Отговаривали ее близкие, плакали, но она все повторяла: "Где муж, там и жена". Решила она ехать в становище персов к самому шаху.

Измучилась она в пути, извелась, но на третий день прибыла туда. Чуть ума не лишился Кайхосро, узнав, что его молодая жена приехала его выручать. Через верных людей передал он ей свой наказ: "Уезжай домой. А если останешься, не поднимай глаз, опусти ресницы, не вздумай глядеть на шаха".

Княгиню с почетом приняли при дворе шаха. Повелел он привести ее в свой походный шатер.

Все приближенные шаха с любопытством ждали появления прославленной красавицы. Но когда вошла она, опустив глаза и наклонив голову, стала перед шахом — ничего особенного не нашли в ее красоте:

— Это и есть прославленная красота грузинок? — спросил шах. — Обычная стройная грузинка. И за что хвалили ее?

Саломе просила у шаха разрешить ей разделить судьбу ее мужа. Плен ли то будет или казнь, она хотела быть рядом с ним.

Шах задумчиво молчал.

В это мгновение женское любопытство заговорило в Саломе. "А каков шах собою? Молод он или стар? Так ли страшен, как говорят о нем", — подумала Саломе и на один миг одним глазом взглянула на шаха. Только поднялись ее ресницы, будто небесный свет загорелся в шатре. От изумления вздохнули все как один вокруг. С изумлением смотрел на нее и шах. Повелел он привести ее мужа.

— Видно, крепко любит тебя жена, — сказал шах князю. — Да так просто не выпущу я птичку из клетки. Если и впрямь так крепко любите вы друг друга, назначаю вам испытание. Не уснете семь дней и ночей — уйдете вдвоем домой. Но если уснет один из вас — не обессудь, — твоя жена украсит мой гарем.

Посадили Саломе и Кайхосро в две башни — те, что и сейчас стоят у берегов Куры в Ликани [633]. Приставили к ним стражу. Из окон башен перекликались они, подбадривая друг друга. Первые дни прошли хорошо.

— Не спи, жена! — кричал Кайхосро.

— Не сплю, не сплю! — отвечала Саломе.

Но постепенно голоса их стали слабеть. На пятый день еле слышно отвечала Саломе мужу, опершись на решетку окна.

На шестой день ее голоса не стало слышно. Муж тряс решетку и кричал что было сил:

— Не спи, жена, не засыпай!

Женщина еле дышала. На седьмой день рухнула она на колени...

От отчаяния муж превратился в ночную птицу и вылетел в окно. Открыла глаза жена и, увидев его, тоже стала птицей.

Так и кричат и сейчас сычи в окнах тех полуразрушенных временем башен:

Некий Майсур Дидидзе служил, оказывается, при дворе грузинского царя. Однажды в отсутствие царя, находившегося в походе, навлек он на себя гнев царицы.

Вернулся царь, и пожаловалась ему царица. Недостойно, мол, обошелся со мной твой слуга. Гони его прочь с царского двора. Но Дидидзе великие заслуги имел перед троном. Не захотел царь губить его и повелел:

— Лишаю тебя имени Дидидзе. Отныне будешь зваться Майсурадзе. Собирайся всей семьей, всем родом твоим и иди с глаз моих долой, подальше куда-нибудь, за Лихский хребет [635].

Пошел Майсурадзе в Рачу [636]Горийской дорогой [637], и приглянулось ему это наше горное местечко. С тех пор и повелись здесь Майсурадзе. Оказывается, и в Картли село их называлось Цедиси. Сохранили они это название и здесь [638].

Свершилось все так, и размножились здесь Майсурадзе. Размножились да и набрались смелости. Потом была найдена в наших местах в земле руда. Нашли ее Майсурадзе и стали плавить из нее железо.

Завистью и злобой наполнились сердца местных князей. Послали гонца к царю.

— Бесчинствуют Майсурадзе, с утра до ночи без устали рубят. Наготовят дров, а ночью подожгут и уничтожат ими же заготовленный лес.

Рассердился царь, по наветам князей послал войско и спалил Цедиси. Таким богатым было это село, что закрома, говорят, горели по три недели — до краев были полны зерном.

Сожгли село, а потом стали вести следствие, и правда оказалась на стороне жителей Цедиси. Рубили они лес днем, а ночью складывали дрова в яму и жгли, оказывается, на уголь. Много ведь нужно угля для плавки руды. Узнал о том царь, оправдал цедисцев. Похвалил их добычу и обработку руды.

На коже лани повелел написать царь: "Никто, кроме дождя и солнца, не смеет подойти к воротам Майсурадзе. Освобождаю их от всяческих податей. Если же задумает кто убить кого-либо из рода Майсурадзе, пусть прежде совьет десять пядей веревки из песка и наполнит голенище сапога мозгами саранчи. Если же не сможет того он сделать (а разве смог бы кто сделать подобное?), то пусть не смеет поднять руку на их род. Если все же решится кто-нибудь на убийство, то заплатит повинную — шестьдесят белолобых быков. Не найдет белолобых, пусть полотном повяжет быкам головы и сойдут они за белолобых".

Потерялась потом у нас та кожа. Долго искали ее, да не найти уж было. Пропала она бесследно.

Недалеко от Батуми, возле села Борчха, стоят со времен царицы Тамар бани. Зовут их бани Отинко. Где-то в тех местах стоял когда-то дворец Тамар. Однажды зазимовала она там. Во дворце было много голубей. Приметила она раз, что захворал один голубь. Велела отнести его подальше и выпустить на волю царица, чтобы не пал он во дворце и не заразил других голубей.