Ж Дюмезиль - Верховные боги индоевропейцев

пламя размечет»; он — «Ас (может быть, изобретатель?) лыж»

(Önduräs), «лыжник» (akidfaerr); а анализ топонимики показы-

вает, что здесь он чаще всего объединяется с божествами

третьей функции,— все это митраические черты. Во всяком слу-

чае, его имя *wulpu- в перспективе раздвоения Верховности хо-

рошо уравновешивается именем Одина, тем более что для Улля

существует дополнительная форма Uliinn, образованная тем же

суффиксом, каким от odr образован Öd inn; в готском, напри-

мер, wulpus (то же, что и лат. uultus 'лицо')—это величест-

венная слава, δόξα, в то время как прилагательное wops пере-

дает δαιμονιζόμενος, так же как скандинавское существитель-

ное odr означает все материальные и духовные разновидности

исступленного возбуждения — быстрое и яростное движение мо-

ря, огня, грозы и отсюда, более широко, «опьянение, возбуж-

дение, поэтический гений».

Что касается второго «захватчика», Mitothyn32, то его имя

прекрасно объясняется древнескандинавским существительным

mjötudr собственно 'меритель', который определяет судьбу

(-inn тогда — суффигированный определенный артикль), т. е.

нечто очень близкое ведийскому Бхаге, в свою очередь столь

тесно связанному с Митрой. Во всяком случае, единственная

"очная деталь, которую Саксон сообщает об этом Mitothyn,—

то, что во время своего недолговечного правления он переменил

порядок жертвоприношений:

Он утверждал, что гнев и злопамятство богов не могут быть умиро-

творены объединенными и смешанными жертвоприношениями; поэтому

он запретил возносить им молитвы сообща (communiter), установив

для каждого бога отдельные возлияния (discreta super um cuique libamenta),

— реформа, которую Oihinus сразу после своего восстанов-

ления на троне поспешил упразднить.

Этот миф утверждает, сводя их к главному занятию богов—

жертвоприношениям, два типа экономического идеала, если не

практики: Mitothyn хочет частной, раздельной собственности,

родового имущества; Othinus поддерживает своего рода ком-

мунизм, основанный на коллективной собственности. Система

Mitothyn — та, которую знает Скандинавия начиная с высокого

средневековья; ее сакральные приложения М. Ольсен рассмот-

рел в своей книге «Attegard og Heiligdom» (1930), в то время

как система Отина описана Цезарем в экскурсе «De bello .Gallico

» (6, 22), посвященном континентальным германцам33:

Ни у кого нет ни определенного участка земли, ни собственных гра-

ниц (neque quisquam agri modum certum aut fines habet proprios). Еже-

годно власти и вожди распределяют землю между gentes и живущими

вместе родственными группами людей в том количестве и в том месте,

которое они сочтут подходящим. Через год они заставляют их перехо-

дить на другое место (anno post alio transire cogunt).

Германцы, по Цезарю, перечисляли пять оснований этого

уклада — теоретического или реального, строгого или смягчен-

ного, в данном случае неважно; некоторые из них явно «оди-

нические»; они боялись 1) потерять вкус к войне из-за продол-

жительных занятий земледелием; 2) уступить крестьянской алч-

ности со всеми несправедливостями, которые она влечет за со-

бой; 3) стать слишком требовательными к комфорту; 4) уви-

деть, как тяга к богатству рождает у них фракции и раздоры;

5) наконец,— позитивный аргумент — равная собственность, го-

ворили они, может удовлетворить и сдержать плебс, поскольку

«каждый видит, что у него столько же имущества, сколько и у

наиболее могущественного».

Таким образом, митраические черты есть и у Улля и у Mitothyn,

но то, что их отношение к Одину — враждебность, а не

дополнительное распределение, что здесь имел место временный

захват власти, а не сотрудничество или следование во времени,

как и то, что только Саксон приводит эти романизированные

мифы, не позволяет прийти к определенному заключению.

Весьма неравная пара, которую образуют Один и Тюр, не

находит подкрепления ни в каком младшем верховном боге: в

первой, темной части истории мира доминирует только Один,

Тюр столь же одинок в оставленной ему области; и тот и дру-

гой, как почти все боги, ждут своей окончательной гибели в

катастрофе, после которой возникнет лучший и даже прекрас-

нейший мир, возглавляемый другим поколением богов34: сы-

новья Тора найдут молот отца, дочь богини Солнца заменит

мать, а два сына Одина, Бальдр и Хёд, примут на себя функ-

цию отца. Для них это будет и счастливой развязкой большой

личной драмы, потому что сначала Бальдр и Хёд входили в мир

Одина, но и тот и другой были поражены роковым стечением

обстоятельств: Хёд был слеп, а одной из особенностей статуса

Бальдра, светлого, чистого и справедливого Бальдра, была та,

что его приговоры не «держались», не исполнялись. Хуже того,

демонический Локи осуществил коварный план, отправив их в

Хель, страну тех мертвых, которым не посчастливилось пасть

в битве; там они и ожидают эсхатологического сражения, в ко-

тором не будут участвовать, но которое приведет их к возвра-

щению на свет и к царствованию сообща.

В другом месте я35 привел доводы в пользу истолкования

этих двух персонажей — молодого и слепого — как завершения

младших верховных богов, облик, место, предназначение кото-

рых трансформированы эсхатологическим вмешательством: па-

ра не использованных в Риме, как и в Ведах, категорий, пред-

варительность и окончательность, плохо упорядоченное «до» и

успешное «после» вызвали иное распределение верховных бо-

гов. Можно было бы попытаться увидеть в этой перемене специ-

фику именно скандинавской теологии, если бы в Ирландии

Юный Сын, как мы видели, не заменил навечно своего отца,

верховного бога Дагда, и особенно если бы Махабхарата, рас-

сматриваемая как эпическая транспозиция очень древней мифо-

логии, соседствующей с Ведами, но отличной от нее, и руко-

водимая, как и скандинавская, эсхатологической перспективой,

не содержала бы конфигурацию царей и «почти-царей» (первые

соответствуют Варуне и Митре, вторые — Арьяману и Бхаге),

очень близкую к той, которая придает Эдде столь драматиче-

скую мощь. Но замысел этой книги кончается на пороге Поля

Куру, по сю сторону Сумерек Богов.

Вот начала, из которых вышли самые разные исследова-

ния — теологические, философские, литургические, литератур-

ные — в общем, все те, чей перечень был дан в предисловии.

Одни из этих начал являются центральными, рассматривающи-

ми механизм трех функций, другие описывают изнутри первую

функцию — ту как будто единственную, чью связную картину

ведийские риши, иранские реформаторы, а теперь ученые-индо-