Автор неизвестен Эпосы, мифы, легенды и сказания - Сказания вьетнамских гор

Услыхав эти слова, Син Мэнга снял с девушки расшитую цветами юбку — плотно прилегала она к девичьим бедрам, — положил ее под голову и вместе с Хэбиа Сун возлег на ложе.

Прокричал во дворе царь петухов Дам Дери, потом на самом краю селения запел царь петухов Медеранг. Возвестили начало дня те петухи, у которых гребни на клюв ниспадают, а те петухи, у которых гребни до неба достают, подали знак, что луна еще светит. За тех петухов мать и отец Хэбиа Сун отдали медный котел.

Красавица Бера Этан взяла медный котел, весь в латунных заклейках, потом принесла котел с узорчатым дном рису сварить для братьев, чтобы досыта наелись они перед тем, как в джунгли отправиться. Стала рис высыпать — зашумело вокруг, будто капли дождя застучали по листьям, вот вскипела вода в котле, — зашипела, как рис, который в ступе толкут, стала девушка пену снимать — пар поднялся, все окутал вокруг, словно туман. Не успела Бера Этан изжевать свой бетель, а рис уже готов. Вынула она рис из котла, положила на блюдо, изукрашенное цветами кэтам, — рис дымится! Положила она рис на блюдо, изукрашенное цветами кэбон, — дивный запах от риса пошел. А рис белый-пребелый, как цветок эпанг. В котле с похлебкой столько речных креветок, сколько цветов на дереве пэт.

Кликнула братьев Бера Этан:

— О братья! Рису поешьте и в путь отправляйтесь.

Сели братья, стали есть. Рис горстями берут, а каждая горсть величиной с лисью голову, каждый ком риса — как голова кошки. Кабана в три приема съели, буйвола проглотили, никто до трех сосчитать не успел. Быстро справились с рисом.

И сказала Бера Этан:

— О братья, не съедите ли еще чего-нибудь? Не в ближний путь отправляетесь. Найдете ли вы очаг, чтобы рису сварить?

Ответили братья:

— Мы сыты, сестра. Животы у нас не пустые корзины, чтоб их набивать, не утробы диких ненасытных зверей. Ешь, пей, да знай меру. За три года мы один банан съедим. Одним стеблем сахарного тростника наедимся досыта.

Проснулись птицы в лесу, запели и возвестили, что пора котлы на огонь ставить, рис мыть. А когда они во второй раз запели, пришло время завернуть вареный рис в широкие листья, открыть ворота и тронуться в путь. В том караване, который снарядили охотники, были слоны с широкими бивнями, были слоны с длинными бивнями, до самой земли, были слоны, которые трубят громогласно. У слона-самца на спине цветное седло, у слонихи — седло из индийского тростника, а у слоненка — седло из бамбука.

Дам Зи кинул клич, и караван тронулся. Путь был нелегкий. Шли по крутым извилистым тропам. Пики и копья белели, как хлопок, и ярко блестели, луков было не счесть, как ветвей на раскидистом дереве, колчанов со стрелами — будто тыкв в огороде. Шли богатыри с бородами, длинными, точно листья кукурузы. Их было великое множество, как термитов, как муравьев. Сотня впереди шагала, тысяча — позади. Растянулись они цепочкой по всей тропе, будто пчелы, покинувшие свой улей.

С горы на гору взбирались они, с Мозолистой скалы поднялись на Совиную гору, потом на Барабанную гору; в одну сторону обернулись, видят — качается, к земле клонится тонкоствольный бамбук, много его — целый лес. В другую сторону оборотились, смотрят — толстоствольный бамбук растет, много его — целый лес, в том лесу цикады поют свои печальные песни, дождь накликают, ветер свистит там и кричат птицы: птица пут и птица кэчао. Голые камни, и крутые скалы, да глухие пещеры могли нагнать тоску даже на белку-летягу, которая живет в бескрайних лесах. Налево посмотришь — река Шоа течет, направо взглянешь — река Шу несет свои воды, а вдалеке белеет берег реки Ба.

В лесах множество длинных-предлинных лиан и сочных плодов, у деревьев стволы как ствол у бамбука — с коленцами. На ветках резвятся обезьяны. Бамбук там стеною растет, толстый, как кость у слона. Отовсюду пенье доносится — это девушки ходят по берегу, собирают в корзинку травы и песни поют. По реке снуют челноки, то всплывают, то тонут стволы бамбука, те, которые поток унес из леса. Слышится смех киньских [1] Смех киньских девушек — кинь (букв.: столичный, городской) — так называли вьетнамцев в отличие от горцев. девушек — они вышли к реке, чтобы сети расставить. Вот у ручья показались девушки, у них за плечами корзины — эти девушки по берегам рек собирали травы, искали траву «язычок лани». Караван перешел через низенький холм, потом на высокую гору взобрался, и путники увидели селенья Дут и Кэрен, которые рядом стоят. Всего в тех селеньях тридцать семь очагов, а живут в них одни девушки. Ворота там на редкость красивы. Внизу они из медных прутьев сделаны, вверху — из железных. На воротах синяя бахрома и красная бахрома на ветру развеваются. Караван подошел к воротам и остановился: его путь лежал через это селенье. И крикнул Дам Зи что есть мочи:

— О девушки! Отоприте ворота! Мы в горы идем добывать чудо-тростник, собирать на холмах тростник гуонтоак.

А девицы в тот час сидели за прялками. Заслышали они зов Дам Зи, перестали пряжу прясть, выглянули на улицу, спрашивают:

— Кто это нас кличет? Не ты ли, Дам Зи?

— Да, я, — отозвался Дам Зи.

— Куда же ты путь держишь, о Дам Зи? Как забрел в наше селенье, где одни только девушки живут? Ведь приходишь ты к нам всего раз в году, когда цветет хурма, когда земля и вода внимают пенью птицы кэток.

— Наш путь не так уж далек, — Дам Зи отвечал, — год минет, еще месяц промчится, мы одолеем высокие горы и добудем чудо-тростник, чтобы мать и отца потешить.

И сказали девушки:

— Погодите немного, откроем врата. Но мы еще нить не кончили прясть, в прялках еще пряжа осталась!

Вскричал Дам Зи:

— Не пойму! Что же вы медлите?

И сказал Син Мэнга:

— О Дам Зи! Надобно моленье вознести небесным духам, попросить их, чтобы сломали прялки. И тогда девушки отопрут нам ворота.

Обратился Дам Зи к духам:

— Внемлите, о духи! Меня услышьте, о божества! Я поднимаю семь пальцев, обращаясь к тебе с мольбой, о Мэза, Крокодил священный, я поднимаю пять пальцев и взываю к тебе, о Небо! О птицы лесные, летите к духам и божествам! Коль боги почивают, разбудите их, пусть услышат наши молитвы, пусть по их веленью вырастет шерсть на прялках, чтобы девушкам прясть стало труднее, пусть прялки у них развалятся, тогда девушки выйдут и отопрут нам ворота.

Молится старший брат духам и божествам, а девы будто ничего и не слышат, прядут все усердней, прядут все проворней.

Вот настал черед молиться среднему брату, Син Мыну, но над ним девицы еще пуще насмеялись. Стал тогда возносить молитву Син Мэнга, меньшой брат.

— О горные духи! — вскричал Син Мэнга. — О божества ручьев и рек! Я поднимаю семь пальцев, я обращаюсь к тебе с мольбой, о Мэза, я поднимаю пять пальцев, я взываю к тебе, о Небо. Пусть девицы сами сломают прялки, а нам отопрут ворота!