Елена Левкиевская - Мифы русского народа

Подробнее см.: Толстой Н.И. Язык и народная культура. М., 1995. С. 185–205.

Тризна — поминальное пиршество, завершавшее похоронный обряд, — первоначально была сложным соединением жертвоприношения, пиршества и состязания. Смысл тризны состоял в том, чтобы, во-первых, обеспечить покойника всем необходимым в царстве мертвых, во-вторых, доставить ему удовольствие, и, наконец, в-третьих, усиленным весельем, шумом, криками прогнать от живых смерть. На Русском Севере до сих пор на похороны приглашают воплениц и причетниц — наемных плакальщиц. Подробнее о тризне см.: Мартынов В.В. Тризна и страва // Балто-славянские этнокультурные и археологические древности. Погребальный обряд. М., 1985. С. 56; Топоров В.Н. Конные состязания на похоронах // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М., 1990. С. 12–46.

Подробнее см.: Зеленин Д.К. Очерки русской мифологии. М., 1995. С. 129–140.

О ритуале домашнего поминовения усопших родственников см.: Седакова О.А. Поминальные дни и статья Д.К. Зеленина «Древнерусский языческий культ «заложных» покойников // Проблемы славянской этнографии. Л., 1979.

Обычай согревать покойников ритуальными кострами известен также болгарам, сербам и полякам. В XV веке польский проповедник Михал из Яновца порицал своих прихожан за то, что они разводят костры в Великий четверг, полагая, будто души предков приходят греться. Некоторые современные исследователи связывают обычай «греть покойников» с обрядом трупосожжения, первоначально принятым у древних славян. См. об этом: Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1901–1913 гг. М., 1994. С. 164–178; Агапкина Т.А., Виноградова Л.Н. «Греть покойников» // Славянские древности. Этнолингвистический словарь. Т. 1. М., 1995. С. 543–544.

Подробнее о посещении загробного мира см.: Толстой Н.И. Язык и народная культура. С. 458–460.

См.: Зеленин Д.К. Очерки русской мифологии. Умершие неестественною смертью и русалки. М., 1995. Былички о «заложных» покойниках и упырях взяты из следующих источников: Зеленин Д.К. Указ. соч. С. 45, 49–50, 53, 55, 117; Мифологические рассказы и легенды Русского Севера. СПб., 1996. С. 28; Полесский архив Института славяноведения РАН; Українцi: народнi вiрування, повiр’я, демонологiя. Київ, 1991. С. 492–493, 496–497; Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири. Новосибирск, 1987. С. 273–275.

Вероятно, представления о «правильной» и «неправильной» смертях сложились еще в праславянскую эпоху, когда будущие славянские племена еще не выделились из индоевропейской общности, поскольку подобные верования составляют важную часть мифологических представлений у всех индоевропейских и многих других народов, в частности у угро-финнов. Согласно удмуртским верованиям, духи умерших не своей смертью: утопленников, убитых, погубленных младенцев превращаются в особый вид демонов — кутысей, которые напускают на людей болезни и различные несчастья. Коми-пермяки верят, что духи самоубийц остаются на местах, где они приняли смерть, и гоняются за людьми. По мнению марийцев, умершие насильственной смертью не находят себе пристанища на «том свете», бесцельно бродят по земле и вредят живым: топчут посевы, воруют скот, разжигают семейные ссоры. Мордовцы считают, что самоубийцы доживают свой век, скитаясь по земле и пугая людей. Сведения о ходячих покойниках в мифологиях других народов см.: Зеленин Д.К . Указ. соч. С. 74–87.

Представление о слишком долгой жизни как об аномалии, связанной с колдовством, у карпатских украинцев могло соотноситься с поверьями о том, что у таких людей две души: когда одна умирает, человек продолжает существовать за счет другой и становится ходячим покойником. Подробнее см.: Седакова О.А. Тема «доли» в погребальном обряде (восточнославянский и южный материал) // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М., 1990. С. 54–63.

Есть немало рассказов о людях, проклятых за убийство и поэтому не истлевших после смерти. Известно русское народное предание об убийцах князя Андрея Боголюбского, которые-де плавают по озеру в коробах, обросших мхом, и, не тлея, стонут от лютого мучения. Еще полагают, что в гробах, плавающих по озеру, терпят муку сподвижники Малюты Скуратова. Следует различать языческие представления о нетленности тел «нечистых» покойников и взгляд на нетленность мощей святых в христианской традиции. Соотношение христианских взглядов на эту проблему и народных представлений о нетлении как признаке заложных покойников было достаточно сложным. В христианских сочинениях противопоставляются благовонные, благовидные и усохшие мощи святых и зловонные, безобразные, раздутые, как барабаны, тела умерших под клятвою (См.: Живов В.М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов. М., 1994. С. 46–47). На горе Афон, где находятся главнейшие православные монастыри, существовала традиция, согласно которой по истечении трех лет после погребения могилу почившего монаха разрывали и его останки подвергали освидетельствованию. Если тело умершего оказывалось не истлевшим, это было знаком греховности почившего (См.: Орлов Г. Заупокойное богослужение. М., 1994. С. 66–67).

Православная церковь также запрещала хоронить «нечистых» покойников на кладбищах, но этот запрет относился только к самоубийцам. Правило патриарха Андриана 1697 года гласит: «А который человек обвесится или зарежется, или купаясь … утонет, или вина обопьется, или с качели убьется, или иную какую смерть сам над собою своими руками учинит, или на разбое и на воровстве каком убит будет: и тех умерших тел у церкви Божии не погребать и над ними отпевать не велеть, а велеть их класть в лесу или на поле…» (Цит. по: Зеленин Д.К. Указ. соч. С. 91).

Ученые считают, что слово «заложные», возникшее в русских народных говорах и перешедшее оттуда в научный оборот, обозначает именно способ погребения «нечистых» умерших, которых «закладывали», то есть забрасывали разным мусором.

Уже в XIII веке древнерусский проповедник митрополит Серапион в своем «Слове о маловерии» обличает языческий обычай выкапывать из земли удавленников и утопленников, чтобы избавиться от засухи и голода: «Ныне видя Божий гнев, вы говорите: кто удавленника или утопленника похоронил, выкопайте его! О безумие злое! О маловерие! Этим ли Бога умолите, что утопшего или повесившегося выкопаете? Этим ли Божью казнь хотите утишить?» Церковь продолжала воевать с народными верованиями и позднее. В XVI веке известный книжник Максим Грек вынужден был даже написать специальное «Послание на безумное и богомерзкое заблуждение считающих, что вследствие погребения утонувшего и убитого бывают губительные для урожая земные стужи»: «А мы, правоверные, какой ответ дадим в день судный, если тела утопленников или убитых не удостаиваем погребения, но на поле извлекши их, огораживаем кольями, а это беззаконно и богомерзко есть. А если случится весной студеным ветрам веять, и наши посевы плохо всходят, то если знаем, где раньше был погребен утопленник или убитый, раскопаем окаянного и извержем его где-нибудь подальше, непогребенного кинем, по нашему великому безумию считая его виновником стужи» (Цит. по: Зеленин Д.К. Указ. соч. С. 93).