Яся Белая - Сны Персефоны

Кинув питомцу медовую лепёшку и приласкав змеистые головы, Персефона перевела взгляд на подземную колдунью:

– Полагаю, мой царь занят судами, раз не смог встретить меня? – мягко и с затаённым волнением спросила она.

Сердце сжимало дурное предчувствие – мало ли что могло случиться с Аидом за это время. Он, конечно, бог и Владыка, но царство и так беспокойное, а тут ещё Тифон. И людей погибло тогда несчётно – с таким наплывом теней и за год не управиться.

– Да, – неопределённо протянула Геката, – занят. Идём, сама всё увидишь.

Но повела колдунья её в свой замок. Там исходил паром огромный котёл. Геката подманила Персефону ближе, кинула в дымное варево щепоть голубоватого порошка. Сначала жидкость в котле забурлила ещё сильнее, заполнив комнату густым туманом с приятным, чуть горьковатым запахом, но через несколько мгновений поверхность зелья стала идеально ровной. И Персефона увидела то, отчего внутри у неё всё вспыхнуло лесным пожаром: собственного мужа, лихо наяривающего какую-то зеленокожую пышнотелую нимфу. Её волосы, больше похожие на болотную тину, обвивали его как змеи. Мерзавка гортанно стонала, а между стонами изрекала:

– Зачем тебе эта Кора? Она тощая, подержаться не за что. Она глупая, если думает, что можно покинуть такого мужчину надолго, она…

Персефона не дослушала: сжав кулаки, она отпрянула от котла.

– Отвлеки Аида под любым предлогом, – строго, по-владычески, распорядилась она. – Я хочу поговорить с этой тварью один на один.

Геката плотоядно оскалила острые зубки. Уж она-то не была дурой из тех, кто полагает, будто весна – это цветочки да птичьи трели. Кто думает так, тот никогда не видел весеннюю бурю. И вот сейчас такая намечалась в Подземном царстве.

Геката убралась, а Персефона вновь вернулась к… подглядыванию.

Она заметила, что Аид спешно покинул свою подругу, не озаботившись даже её удовлетворением. И хотя вслед ему неслись недовольные вопли нимфы, Владыка Подземного мира, надо отдать ему должное, даже не оглянулся.

Вот тогда-то Персефона и явилась пред ней.

Незадачливая нимфа всё ещё костерила Владычицу, выпутывая из своих ужасных волос щепки и водоросли.

– Ну, здравствуй, соперница! – почти нежно пропела Персефона, приближаясь к ней.

Та вскинула на неё глаза – болотные, мутные, в куцых ресницах – и хмыкнула:

– О, прибыла царица. Только ты опоздала. Он – мой.

– Да ну? – ласково продолжала Персефона, сейчас, несмотря на свой невысокий рост, она буквально нависла над сидящей на берегу Коцита 32 32 Река плача и слёз в Подземном мире. нимфой. – Я тебе его не отдавала.

– Он тебе не вещь, чтобы ты могла его отдать или забрать, – ухмыльнулась нимфа. – И он мой. Ты поймёшь это, когда обнимешь его. Он пропах мной, Минтой, а не тобой, нарциссная богинька.

– Богинька, значит, – этому шипению могли бы позавидовать и стигийские чудовища. – И да, он не вещь, он – мой муж, тварь. – По мере того как Персефона говорила и надвигалась, голос её креп, а сама она будто увеличивалась в размерах. – Как ты посмела коснуться моего мужа, мерзавка?! – звонкая пощёчина обожгла пухлую щёку Минты. – Ты, недостойная быть даже прахом у его ног.

И тут Минта испугалась, поползла прочь. Но делать это становилось всё сложнее – руки превращались в стебли, волосы – рассыпались мелкой листвой, ноги вросли в землю. Из Минты получилась отличная серебристо-зелёная трава, пряно и свежо пахнущая, с нежными цветами – светло-сиреневыми, оранжево-коралловыми.

«Мята», – словно жаловалась она, тихо колышась.

– Ещё как мята, – ехидно отозвалась Персефона и стала собирать букет.

Когда Аид, всклоченный и немного растерянный, в одетом наперекосяк хитоне, ворвался, наконец, в их общую спальню, Персефона ждала его, как и полагается добропорядочной жене: сидела у стены, плела венок и тихонько напевала.

Вскинув на мужа – признаться, немного ошарашенного – чистый, как умытая утренней росой зелень взгляд, она нежно улыбнулась, возложила на свои огненные волосы венок (почему цветы в нём не вяли?) и встала навстречу. Взяла за руку, заглянула в глаза.

– Мне идёт, мой царь? – тихо спросила, коснувшись тонкими пальцами венка.

– Тебе идёт всё, моя Весна, – сказал он, сгребая её в охапку. – Но куда лучше без всего.

И начал потихоньку избавлять её от одежды. Но Персефоне удалось вывернуться и чуть отстраниться от него:

– Тебе нравится запах этих цветов, мой царь? – сказала она, снова указывая на свой венок.

– Нет, Весна, – Аид уже начинал злиться, – он слишком навязчив. Из-за него я не слышу твоего нежного аромата.

– Навязчив? – удивлённо переспросила Персефона, избавляясь, наконец, от его объятий и отходя. – Разве? Не ты ли наслаждался им целый год, ожидая меня?

Аид всё понял и недобро сощурился.

– Вот как, – мягко начал он, – значит, ты всё знаешь?

Она гордо вскинула голову, радуясь, что может сдерживать слёзы. Неважно, что он сейчас с ней сделает – изобьёт, изнасилует, она всё равно скажет:

– Да, я знаю теперь, какие важные дела бывают у Владык. – Он хмыкнул, шагнул к ней, но она выкинула вперёд тонкую руку в предупреждающем жесте: – Не подходи, изменник. – Странно, но хрупкая преграда остановила его. – Как ты мог! Променять меня, меня(!), на неё? – слёзы всё-таки выступили – злые слёзы обиды и унижения. – Но теперь не придётся. Она больше не позарится на чужого мужа. Эта трава, – она швырнула в Аида пучок цветов, – твоя Минта. Наслаждайся ею, а меня – не тронь. Этими руками… что её…

Она задохнулась, сжимая кулаки.

Глаза мужа сверкнули яростью, одним прыжком, как зверь, он настиг её, схватил и впечатал в стену, а потом, зажав тонкие запястья в железном захвате над головой, впился в её губы диким поцелуем.

– Всегда… только ты… – шептал он горячечно, сдирая с неё одежду и осыпая колючими жаркими поцелуями, – я не видел её лица… только твоё…

– Мой… только мой! – задыхаясь, говорила она, жадно отвечая на его поцелуи и бесстыдно стягивая с него хитон. – Никому! Никогда! Убью любую! Уничтожу…

Аид отстранился и заглянул в его глаза, затуманенные сейчас в равной мере гневном и желанием, и вдруг – расплылся в такой довольной улыбке, словно ему только что преподнесли ценный подарок.

– Ты ревнуешь! – радостно констатировал он.

Персефона взревела, вывернулась, схватила стоявшую на столе чашу, где плавали веточки мяты, и ловко запустила в него, как диск.

– Гад! Как ты можешь радоваться?! Я и тебя убью!

Аид же, вместо того чтобы злиться, весело рассмеялся и ловко увернулся от летящего в него снаряда. Чаша разлетелась вдребезги, встретившись со стеной.