Яся Белая - Сны Персефоны

Аид приобнял её за талию и сказал:

– У моей жены сегодня день рождения. Можешь ли сделать ей подарок и позволить выбрать книгу в твоей библиотеке?

Тот повел рукой:

– Все полки в твоём распоряжении, прекрасная царица. Сешат поможет тебе.

Богиня Письменности мягко взяла Персефону под локоть и повела вглубь библиотеки. Богиня Весны поняла – от неё сейчас вежливо избавились, но она не обиделась. Пусть Аида сюда и привело дело, но он показал ей удивительный мир, и сердце юной богини переполняла благодарность.

– Какие тексты интересуют тебя, сестра?

От Сешат веяло мудростью старинного фолианта, а голос её походил на шелест страниц.

– Я хочу знать, может ли зародиться жизнь среди мрака и небытия?

Сешат улыбнулась:

– Жизнь и рождается из них. Посмотри.

Тонкий палец указал наверх, и Персефона взглянула на хрустальный свод библиотеки. Там, в абсолютной космической тьме, притягиваясь друг к другу, спрессовываясь, округляясь, крутились частички пыли. Пройдут миллиарды лет – и она станет планетой, на которой потекут реки, вырастут леса, взметнуться горы. И всё это явится из мрака и небытия.

Но Сешат всё-таки подвела Персефону к одной из полок и достала объёмный свиток.

– Вот, надеюсь, это поможет тебе, сестра. – И прижала узкую ладонь к плоскому животу Персефоны.

Та густо покраснела и тихо проговорила:

– Спасибо.

Ей так редко доводилось произносить это слово.

– Мне нужно вернуться к записям, если ты не против, – сказала Сешат, указывая на высокое бюро, где были разложены папирус и письменные принадлежности.

Персефона кивнула, уселась в кресло в углу, развернула свиток и… потеряла счёт времени.

Сешат мягко коснулась плеча и сообщила, что Аид спрашивал её, потому что им пора уходить.

Персефона поднялась, свернула свиток и направилась к выходу.

Но Сешат остановила её:

– Ты должна приложить ладонь сюда, – она указала на панель на стене, где был изображен большой круг и пять кругов поменьше, – чтобы унести эту книгу.

– Но разве это не подарок? – удивилась Персефона.

– Подарок, – подтвердила Сешат, – но книги любят учёт.

Персефона послушно прижала ладонь к панели, ощутив кожей приятное тепло.

Но вдруг стена, которой она коснулась, полыхнула красным.

– Что это значит? – слегка испугалась Богиня Весны, спешно отдергивая руку.

– Библиотека не распознаёт тебя. В тебе две сущности, две богини. Она не знает, кому из них мы отдаём книгу – Коре или Персефоне.

– И что теперь делать? – она с сожалением посмотрела на свиток. Неужели придётся его оставить?

– Идём к Тоту.

Тот быстро нашёл решение:

– Объединить, – сказал он, – Богиню Весны с Владычицей Подземного мира. Какие будут версии?

– Богиня Подземной Весны, – предложил Аид, глядя на неё чернотой космоса, в которой мерцали звезды. – Она умудряется выращивать розы в аиде.

Эту её новую ипостась Вселенская библиотека распознала и приняла.

Они вернулись домой, и пока Аид отлучился, бросив «Сюрпризы не закончились», Персефона забралась на кровать и погрузилась в чтение. Да так и заснула.

Проснулась от аромата. На столике у кровати лежала серебристо-чёрная роза. Она пахла тонко, чуть терпко и немного сладковато. На бархатной подушке красовалась… корона Владычицы. Из червленого серебра, на котором, как капельки крови, блестели рубины. Такой же рубиново-красный хитон из воздушной мерцающей ткани лежал рядом. Его украшали серебряные ленты, по которым выгибались изящные веточки, вышитые вишнёвым шелком.

Так мир и его хозяин признали её своей царицей в полной мере.

– Мамочка, куда тебя унесло? – Загрей присаживается на корточки возле моей кушетки и заглядывает в глаза.

– В плаванье по реке воспоминаний, сынок, – говорю и потягиваюсь, понимая, что заснула и отлежала себе всё на свете.

– Как ты относишься к тому, чтобы немного перекусить? – лукавым отцовским тоном интересуется он.

– Сугубо положительно, – отзываюсь я, – если только речь не идёт о нектаре и амброзии.

– Помилуй, – он закатывает глаза, – разве я могу предлагать такое родной матери? Только пицца, только хардкор!

Он подаёт мне руку, я встаю, мы успеваем сделать всего пару шагов к столу, как раздаётся… вернее, ничего не раздаётся. Наоборот, все звуки вмиг исчезают. Хотя с потолка летит штукатурка, искрит аппаратура, что-то кричит мой сын. Он увлекает меня на пол, накрывает собой. И какое-то время мы лежим так в абсолютной тишине, и я не слышу даже собственного дыхания.

Загрей шевелится, что-то говорит мне, а я вижу, как по его впалой щеке течёт ихор 20 20 Кровь богов, душистая, нетленная, прозрачная. . Стираю душистую жидкость и чувствую, как изнутри вздымается что-то могучее, хтоническое и очень тёмное.

Нет, убивать может не только чудовище. Убивать может и мать, защищая своё потомство. И я убью, только бы понять – кого…

Сон третий: трава без корней

Женщина уныло брела по пустынной равнине, едва переставляя ноги. Земля кругом высушена и покрыта трещинами. Кажется, будто это льдины весной. Вот-вот почва вздыбится, пойдёт земляными валами, сметёт то, что есть на поверхности – путницу в грязных рваных одеяниях.

Её волосы – некогда огненно-рыжие – сейчас выгорели и сбились, ярко-зелёные глаза потускнели и слезятся. Кожа похожа на пергамент – тонкая, изжелта-бледная, в пятнах и потёках сукровицы. Губы растрескались, как почва под её босыми израненными ступнями.

Женщина не знала, куда она идёт. Просто двигаться – вошло в привычку: без цели, без смысла, в никуда. Она не помнила ни своего имени, ни того, кто она. Она не помнила дом, и был ли он у неё вообще.

Ветер хлестал заношенными лохмотьями, в которые превратилась её одежда, и катал мимо неё шары из сухих пожелтевших растений. Женщина провожала их пустыми глазами, чувствуя странное родство. Она тоже – перекати-поле, трава без корней.

Иногда, ложась прямо на выжженную мертвенную землю и заворачиваясь в драный холщовый плащ, она желала умереть, чтобы её бессмысленное странствие закончилось. А иногда – упорно брела дальше.

Смерть почему-то оставила её, не приближалась к ней, будто тоже забыла.

Женщина уже давно ничего не ела, много дней ей не попадалась вода. Но она продолжала жить, продолжала идти. И даже вороны уже давно оставили её в покое, поняв, что им нескоро можно будет поживиться. Чёрных падальщиков испугала её не-жизнь.

Ветер усиливался, злился, налетал на тонкую фигуру, грозил замотать, унести. А может… силился что-то сказать?