Игорь Галеев - Радостный Суд. Домовая книга – 1

– Пока нет.

На столе и на подоконнике громоздились груды грязной посуды, остатки пищи, пустые консервные банки…

– Быстрей бы в Америку, надоело здесь жрать да спать, поговорить не с кем. Этот Руфик совсем тупой, рукоятку пистолета из рук не выпускал. Хозяйский пёс. Чай будешь?

И мы стали пить чай. Я смотрел и слушал, а сам всё не мог избавиться от желания рассказать ему о том, что с ним случилось и почему. Но я поборол себя и ничего ему не объяснил. Ему это уже не нужно. Очередная глупость уже случилась, а сколько их ещё впереди!

Я в который раз встретил элементарного хитрого дурака, не угодившего в управленцы. Это ещё одно звено в замкнутом круге дурости. Анатолий убивал, потому что считал, что играет с высшей силой, он слышал голос высшей силы, в нём сидел чёрт, который играл с ним, он был исполнителем на том уровне, на котором он был, инопланетяне и компьютеры слали ему сны, программировали его, и он шёл играть с богом, с человеком, с чёртом, с людьми, с самим собой, с космосом, с инопланетянами, с компьютерами и снами в прятки. Он вырезал семьи вместе с младенцами, убивал первых встречных, поджигал дома, он охотился, переступая грань, и его грело – он особый, другие на такое не способны… Всё та же – себялюбивая душа.

Здесь много шизофрении. Но одно он правильно почувствовал и определил, он – «исполнитель на том уровне, на котором он был». Исполнитель. Запомните, Жак Савельевич.

Анатолий – открытая и незанятая душа. Та цитата о бесах из Евангелия, о приводе бесом ещё десяти в пустующую душу – замечательная цитата!

Я ему верил – он слышал космос, он исполнял то, что ему велели, он играл роль наяву, он был запрограммирован, в него «привили» цели и задачи, о коих он в детстве и не мечтал. Он жертва. Он биоробот, орудие, он исполнитель. Но он и очередной знак, глас, очевидное предупреждение для талантов и гениев. Или, если хотите, он – вопль космоса, бога и тех же инопланетян и той же высшей силы, и того же чёрта. Он, Анатолий Юрьевич, щуплый, маленький человек, – наглядное пособие для хитрых дураков, для просто людей, для умных людей. Он чёрное на белом и белое на чёрном, он «подопытный кролик» (его слова), он, в бессилии осознавший силу, – кричит всей своей дрожащей плотью за миллионы живущих в неведении:

– Дайте мне светлое, чистое, дайте мне веру, цель, смысл! Избавьте от неведения!

Он кричит за всех своими ужасными «подвигами». Он прокричал это, но разве хитрые дураки могут его услышать? Ибо они сами творят свои «подвиги», с виду менее вопиющие, но не менее злые и тягостные для живущих.

Мы просидели с ним всю ночь, рассказывали о случаях на рыбалке, о ночной рыбалке, о разновидностях рыбной ловли и о достоинствах и особенностях разных пород рыб. Он так и не узнал, что находился в невидимом Доме, он думал, что дом обычный, ведь из окна были видны типичные московские постройки и улицы.

– Ты со мной не едешь? – спросил он.

– Нет.

– Жаль, а то пошлют, типа Руфика – дурака дураком, и сам себя дураком почувствуешь.

– Это точно.

Светало, когда в комнату ворвались трое. Солидный господин, в плаще и очках, с акцентом произнёс:

– Ми от Толий Иосифовича, ми забирать пациента Толий Юрича Онупринко.

– Оноприенко! – поправил Анатолий.

– О да, о, да! У нас самолёт, у нас мало время!

– Ну, давай, браток, порыбачь тут за меня, – подал руку Анатолий.

Я пожал, и мы слегка обнялись, похлопали чуток друг друга по спинам.

Он взглянул, и во взгляде его что-то промелькнуло – краешек ясного понимания блеснул в его измученных глазах.

– Жаль, что так вышло, – и он пошёл к выходу. – Ну, где там ваша Америка, давай, поглядим, что там за дела в стране Жёлтого Дьявола!

Позже Анатолий Иосифович мне объяснил – купили Оноприенко за хорошие деньги. Кто и зачем – секрет. Купили тайно. Договор с ним заключили. Может для исследований, может, для опытов – с возвратом.

– А что. Ему всё равно пожизненная статья, так лучше деньги для хохлов, чем кормить его даром. Башку просветят или киллером его там сделают.

– Он и есть убийца.

– Да он профан в этом деле! Подучат профессионалы, и вперёд!.. Но это не наше дело. Молчок! Я тебя не хотел вовлекать, да Руфик подкачал. Руфик-то сам… ну ты понимаешь. А тут такой мясоруб. А Руфик аккуратист, чистюля, профи. Но чтобы ребёнка, женщину – это никогда! Что он тебе говорил-то?

– Кто?

– Мясоруб этот.

– Что вы – дурак.

– С чего это он на меня? Вроде я… Да псих он! Ладно, всё! Всё забыто, закрыто, быльём поросло. Побежал, дел куча! Пусть квартиру уберут, скоро другой транзитный клиент появится. Но тот смирный, китаец политический, за ним смотреть не нужно. Я уехал!

А я пошёл к господину Архитектору. Накатили мы с ним помаленьку беленькой, поговорили.

– Тяжёлый ты человек, – говорил Жак Савелич. – Ну, не поцеловал ты его за жертвенность, чего теперь сожалеть? Он всё равно бы тебя и не понял. Ты слишком умён для этого времени. Ты гомо-творящий и при этом – гений. Кто же тебя поймёт? Я вот разве. Тебе остаётся одно – противостояние. Создай анти-Оноприенко, дай цель и смысл, покажи людям, как мир устроен.

– Не услышат, не поймут, пройдут мимо.

– Э-э, – поморщился Архитектор Жак Савельевич. – Противоречишь сам себе. Домовую Книгу-то пишешь?

– Пишу.

– Пиши, пиши, не бросай. Ты же сам меня из пепла возродил, сам вернул меня к делу. Давай, иди, не мешай работать. Пиши. А я тебе потом о своём проекте поведаю.

– Ты тоже.

– Что?

– Неласковый гений.

– Иди, иди, у нас вся жизнь впереди, и с нас больше спроса.

Рад я его возрождению. Дом у нас громадный, жильцов тьма-тьмущая. Но поговорить серьёзно не с кем. Недавно на собрании решение вынесли: собственное кладбище иметь, склепы подземные. Первая покойница объявилась, правнучка Бальзака. Может, и не правнучка, но в документах фраза – «урождённая Бальзак». Её сын очень богатый врач, специалист по женским болезням. Торжественно мы правнучку в склеп поместили, с музыкой, с живыми цветами и молитвами священника.

Люди быстро ко всему привыкают, месяц поживут в чудо-доме, и уже как будто это тысячу лет было. Теперь вот это кладбище – тоннель на третьем уровне. Может, и не плохо – тишина здесь абсолютная, температурный режим – сто лет тело усыхать будет, мумифицироваться. Не хотят жильцы-автономщики ничего общего с обычным миром иметь.

Навели меня эти похороны на веселые размышления. Писал Бальзак много. Известен был, но теперь его мало кто читает. Французы наверняка чтят, как мы неизвестного им Пушкина, как китайцы неизвестных нам поэтов, как иранцы своих, и так далее. У каждого народа свои кумиры. Говорят, дон Кихот Сервантеса общенационален. Вряд ли. Почитайте, тягомотина жуткая, ни русскому, ни китайцу все эти страницы диалогов не интересны. Сервантес сводит счёты со своими конкретными соплеменниками. Как Данте со своими. Как Рабле. Как Бальзак. И так далее. У людей в сознании шаблоны и штампы. Культурные клише. Это печально. Вообще, человек вызывает у меня печаль.