Татьяна Гаврилина - Филарет. Историческая повесть в стихах

Тянулись дни в тоске, в смиреньи внешнем,
В молитвах, в покаянии, в постах,
Но теплилась в его душе надежда,
Что ссылка не конец пути – этап
И завершенье прежней ровной жизни.
А все стерпеть ему достанет сил.
Куда трудней, бежать от скорбных мыслей
О всех родных, кого Борис сгубил.
А их немало – мать, отец, три брата,
Их жены, дети, члены их семей.
«До всех добрался, душегуб проклятый,
Боится, что мы родом познатней,
Что на престол имеем больше права,
Чем он, досель безвестный Годунов…»
Он вспоминал семью, детей ораву —
Горластых забияк и драчунов;
Хозяйство, дом, что срублен был добротно,
Конюшню, красногнедых рысаков,
Рыбалку, соколиную охоту —
Все то, что отнял силой Годунов.

Раздумья дня сменялись сном тревожным,
Удушливым, и снился всякий раз
Ему один и тот же осторожный,
Опасный зверь со злобной парой глаз.
Зверь водит носом, он кого-то ищет,
Крадется в предвкушении борьбы,
Один прыжок – и вот с оскалом хищным
Он перед ним, поднялся на дыбы,
Когтями впился в плоть, отбросил к двери…
– Жаль, дверь закрыта! Где же Воейков?
И вдруг он видит пред собой не зверя —
Пред ним в звериной шкуре Годунов!
Царь – оборотень! Вот она разгадка
Злодейств Бориса! Это точно он!!!
И, распахнув глаза, готовый к схватке,
Он понимал, что это только сон.
Всего лишь сон, но так на явь похожий,
Как неподделен крик, животный страх.
– Вон и мурашки, – он взглянул на кожу, —
И липкий пот, и боль, и дрожь в ногах.
Ему хотелось выть, как волк на звезды
Протяжно воет, вскинув морду ввысь,
И подступала мысль, что слишком поздно
Надеяться, что ладной будет жизнь.
– Нет! Не хочу! Зачем мне жизнь такая?
Мой дух убог, он немощен от бед.
Пошли мне смерть, – ко Спасу подступая,
Все больше распалялся Филарет.
– Зачем унижен я? Зачем заброшен
Тобою в дикий и безлюдный край?
В чем пред Тобой я провинился в прошлом?
Что искупаю? Ну же, отвечай!
Молчишь? Молчи! Да я и сам все знаю!
И на скамье, свернувшись калачом
И глаз до бела света не смыкая,
Он все лежал и думал о былом.

Он вспоминал себя. Какой был щеголь!
А как любил обхаживать девиц!
И мало кто из них морали строгой
Придерживался, но…
– Женись! Женись! —
Ворчала мать и к месту, и не к месту:
– Довольно с тебя славы вертуна.
Берись за ум! Пора! Отец невесту
Давно сыскал! Из Шестовых 6 она.
Он возмущался:
– Нет во мне охоты
С женой скучать. Вот нагуляюсь всласть…
Но оженился, не прошло и года,
Уж шибко Ксенья по сердцу пришлась —
Умна, мила и статна, и здорова —
Все в меру, не добавить – не отнять,
И вздорною бывала, и покорной,
И пожурить могла, и приласкать.
Была в заветных умыслах подмогой,
Но с горечью корила всякий раз:
– Ой, Феденька, ты не боишься Бога,
А ведь ему все ведомо про нас.
– А, может, нет! – смеялся он: – Дуреха,
Ему на всех на нас не хватит глаз.
Ты лучше языком поменьше трекай,
А то услышит кто не в добрый час.
Но Ксенья не сдавалась:
– Федор, любый,
Не искушай судьбу, остерегись,
Боюсь я, кабы ни случилось худа…
Он обрывал ее:
– Жена, уймись!
Она смирялась, но смотрела строго,
Вдруг принимаясь заново пенять:
– Какой ты, Федор, нравом твердолобый!
А он сердился:
– Полно зря болтать!
Семейных уз боялся он напрасно.
Родился сын, потом за сыном – дочь…
Другие были дети…. О, как часто
Казалась им двоим короткой ночь!
Он избегал о том воспоминаний,
Гнал прочь, но нет, не мог их побороть,
И прежние забытые желанья
Терзали дух и изнуряли плоть….

Но наступало утро и смотритель,
Как и вчера, как много дней подряд
Входил без стука в келью:
– Жив, хулитель,
Царя Бориса?! Что молчишь? Не рад!?
И мне, поверь, совсем не до веселья!
А, впрочем, нам друг друга не понять…
И, густо изрыгая дух похмельный,
Надсмотрщик жалил:
– Мягко было спать?
И так – без перемен шел год за годом
В краях далеких, средь людей чужих
И, если б ни услуги доброхотов
Из пришлых богомольцев, о родных
Он не имел бы никаких известий,
Не знал бы, живы ль дети и жена,
Что с младшим братом, и каким бесчестьям
Подверг их всех коварный Сатана.
Но Воейков служил Борису верно
Не за коврижки, он служил за мзду
И проявлял усердье соразмерно
Вознагражденью. Он привык к труду,
Знал свое дело. Чтоб не быть в накладе,
Он наблюдал, подслушивал, следил
И все царю отписывал в докладе,
Надеясь всякий раз, что угодил.
Но Филарет был узником особым.
Царь сам его о том предупредил:
– Не проморгай, бди за монахом строго,
Гляди, чтобы чего не натворил!
И пристав не дремал, провел дознанье,
Обдумал факты… Мысль и подалась:
– Конечно, богомольцы! Их свиданья
С Романовым – и есть живая связь
Монаха с волей! Значит, так про Гришку
Он все и сведал, – понял Воейков:
– Включу в доклад царю – не будет лишку!
И расписал все, не жалея слов.

Царь испугался:
– Вот как! Не забыты
Романовы в Москве. Народ их ждет!
И приказал в ответ: – «… закрыть приход,
Романова возвесть в архимандриты…».
– Как я могу к нему быть милосердней? —
Вскипел Борис:
– Он должен быть сокрыт
От всех! Пускай еще усердней
Псалтырь читает, а то много мнит
Сам о себе, надеется расстричься,
Утраченные почести вернуть…
Нет, Филарет, такого не случится! —
воскликнул Годунов:
– О том забудь!
Не быть тебе помехой мне и сыну,
И лучше на моем пути не стой.
Мне было б легче свесть тебя в могилу,
Чем так вот канителиться с тобой.
И свел бы! Но боюсь усилить ропот
Среди бояр. Боюсь озлить народ.
Нет трепета ни в ком! Уже холопы
Строчат доносы на своих господ.
Кругом враги…. А сколько из них скрытых?
Всех нужно до единого сыскать! —
Царь посмотрел на стопку челобитных:
– Спускать нельзя! В острог всех и пытать!
Пытать! Боярам больше веры нету.
Я чувствую их сговор за версту!
И он вернулся в мыслях к Филарету
И дописал письмо: – «… держать в скиту
Без послабленья, чтобы ни случилось.
Пусть служит Церкви, Богу, Небесам…»
– А здесь, – развел он руки, – я и милость,
и наказанье воздаю. Все сам!

И воздавал! Казнил кого за дело,
Кого по ложной кляузе за зря,
И мало чье семейство уцелело
Нетронутым по милости царя.
Москва роптала:
– Царь ума лишился!
– Осунулся, нет на царе лица!
– Опаслив стал, уж год как затворился
В Кремле, не кажет носа из дворца!
Сгустились слухи над Москвой, как тучи:
– Царевич Дмитрий жив! Жив и здоров!
– Нет, не было с ним никакой падучей.
– Довольно мы слыхали брехунов!
– Да то не Дмитрий! Гришка или Семка!
С огнем играют, лезут на рожон!
– Царевич Дмитрий был еще ребенком,
Когда убийца ткнул его ножом.
– Все враки это! Парня не убили!
Погиб тогда мальчонка, но другой…
А Дмитрия Нагие схоронили
От Годунова!
– Мальчик был больной!
Был слаб! А этот чересчур проворный
И на царя нисколько не похож.
Нет, то не он!!!
– Царевич сам по горлу
В припадке полоснул себя….
– Вот ложь!!!
Все Годунов! На нем оно – злодейство!
– Не мог царевич сам себя убить!
– Лют Годунов! Знатнейшее семейство
Романовых посмел искоренить!
– Трон занял через кровь, а не по праву.
– Забился и сидит в норе, как крот.
Ну, ничего и на него управу
Царевич Дмитрий вскорости найдет.