Татьяна Гаврилина - Филарет. Историческая повесть в стихах

Борис боялся всех – бояр, народа,
Юродивых, ведуний, колдунов
И Cамозванца. Вот уж больше года
Не появлялся он средь крикунов.
Он вспомнил ведьму старую.
– «…ты грешен,
Кровь на тебе», – трясла она клюкой
И все твердила:
– «царь ты – царь потешный.
Не долго ждать, нас примет царь другой».
Он отскочил тогда от полоумной.
– Прочь! Прочь! – вскипел:
– Эй, вырвать ей язык!
Но ведьму заслонил народ:
– Не вздумай!
Блаженная она! – разнесся крик.
Он с той поры не покидал покоев.
– Нет, нет, – твердил, – моя вина не в том,
Что Дмитрий мертв. Он сам своей рукою
Убил себя. Моя вина в другом.
Кем был я? Царским шурином. Как лестно
Быть тенью слабоумного царя,
Всегда покорной и всегда полезной.
Но должен ли я был стараться зря?
И все что знал, что было мне знакомо
И дорого в теченье многих лет
Взять и отдать кому-нибудь другому?
Пусть меня судят за ответ мой: – Нет!
Пусть упрекнут фамилией безвестной,
В злодействах обвинят, моя вина
В том, что я алчен был, корыстен сердцем,
Что страсть моей души была темна.
Я жаждал власти полной, абсолютной!
Я предавал друзей, казнил врагов,
Казалось мне, что властвовать нетрудно.
Я ошибался! Тяжелей оков,
Чем доля государя, нет на свете!
Отречься?! А что дальше? Вот вопрос!!!
Меня ждет постриг. Ну, а как же дети?
И царь вздохнул:
– Нет! Лучше на погост,
В небытие! Так будет много лучше!
Я уж и зелье для себя припас.
Ну, а пока вернемся к дням насущным.
И он себя спросил в который раз:

– Кто? Кто на самом деле Cамозванец,
Что свою жизнь не ставит даже в грош?
И чей он будет – свой иль иностранец?
На первый взгляд не сразу и поймешь.
Допустим, это он – Отрепьев Гришка, —
Продолжил размышленья Годунов, —
Но, кто тогда так обольстил парнишку
От роду лишь семнадцати годов,
Что он свершил такое преступленье —
Царем назвался!? Вряд ли б он посмел
Так далеко зайти без одобренья
Самих бояр. Кто в одиночку смел?!
Безумец!? Нет! Виной всему поляки —
Их нездоровый, зверский аппетит!
Да! Их король давно желает драки
Со шведами. Конечно!!! Он мне мстит
За то, что я от драки отказался.
Пусть сам воюет с ними! Мне война
Со Швецией, – Борис разволновался, —
Иль с той же Польшей вовсе не нужна.
Пусть все решают сами, меж собою!
И все-таки, мог иль не мог король
Настолько вдруг проникнуться игрою,
Чтоб своему – поляку выбрать роль
Лжедмитрия? Мог иль не мог? Как сведать?
Пожалуй, нет! Он должен был смекнуть,
Что, вызнав все, Русь в гневе может к шведам
На полном основании примкнуть.
Выходит, это все-таки Отрепьев! —
Сдавило грудь, в лицо ударил жар, —
– Видать, не зря, не зря в народе треплют,
Что Дмитрий – это заговор бояр.
Король в тени. А что он потеряет,
Когда исход окажется плохим?
Немного средств! Ведь Гришку он снабжает
Деньгами. Мне сдается, что и Рим
Охотно Cамозванцу потакает.
У Рима свой к России интерес.
А Гришка – он не только обещает,
Он наизнанку крестится! Балбес!
Пора найти, пора поймать злодея! —
Борис ударил кулаком о стол.
– Никто не смеет, нет, никто не смеет, —
Вскричал он, – у меня отнять престол!!!
Пытать и вызнать все у иноверца!
Бояре мне ответят головой!
Вдруг образ убиенного младенца
Возник пред ним. Борис взмахнул рукой.

– Зачем ты здесь?! Зачем?! Прочь! Прочь! Изыди!
Я знаю, тебя нет! Ты – тень, туман.
Не подходи! Эй, кто там? Помогите!!!
Басманов, 7 посмотри, кто это там!
– Где, государь? – он осмотрел покои.
– Здесь никого!
– Ты смотришь не туда!
Вон в том углу, – царь указал рукою, —
– Смотри, смотри! Ты видишь его? Да?
– Нет, государь! Сквозняк качает полог, —
Он подошел и приподнял парчу.
– Да как же, нет! Вглядись, вот он – ребенок.
Гони! Я его видеть не хочу!
И Годунов закрыл глаза ладонью:
– Он здесь еще?
(Басманов промолчал).
– Гони его! Гони! Иль ты не понял?
Басманов, ты прогнал его?
– Прогнал!
– Ну, слава Богу! – царь перекрестился:
– Который день приходит и молчит.
– Борис Василич, мальчик вам примнился, —
Вдруг возразил Басманов: – Кремль закрыт.
– Ты ничего не понял, воевода!
Закрыт иль нет – мальчишке все равно!
Мне говорить с тобою нет охоты.
Ступай и занавесь плотней окно.
Басманов вышел, постоял у двери,
Прислушался. Не слышно голосов.
– Блажит Борис, – Басманов был растерян,
– Закроется и кряду столь часов
Сидит впотьмах. Тут не один мальчишка
Привидится, а нечто пострашней, —
Вздохнул Басманов:
– Царь, пожалуй, слишком
Опаслив стал, пугается теней.
А царь хворал. Но лекарь правил тело,
А у него недужила душа,
И с каждым днем все более чернела,
И нечем было душу утешать.
В ней что-то безвозвратно надломилось,
Лишив притока новых свежих сил,
Оставив боль, что с давних пор копилась,
Да тяжкий грех, что он не отмолил.
Стал белый свет царю совсем не милым,
А по округе разнеслась молва,
Что Годунов с нечистой связан силой,
Что у него дурная голова.
– Бес, не иначе, над царем глумится!
– Изводит! – говорили шепотком.
– Какого-то мальчишку он боится.
– И поделом ему, и поделом!!!

А Годунов сидел в Кремле без дела,
Перебирая в мыслях воевод:
– Мстиславский 8плох, воюет неумело,
Под Новгородом встал, да письма шлет.
Ни одного нет на победу шанса, —
Вздохнул Борис:
– Чего он только ждет?
Войск вдвое больше, чем у Самозванца!
Нет, пишет снова: – «… надобно еще…».
И Дмитрий Шуйский 9 тоже с Самозванцем
Не хочет встречи – медлит воевать,
И не идет к Мстиславскому. Под Брянском
Стоит и пишет, тоже просит рать.
Ужели сговорились меж собою
И оба мне в глаза пускают пыль? —
Раздумывал Борис:
– Вон сдал без боя
Мосальский 10Лжецаревичу Путивль.
Сдается мне, лукавят воеводы,
Потворствуют разбойнику, юлят.
И никакой не видно в них охоты
Сниматься с мест и в бой вести солдат.
В войсках разброд. Князья не держат слово
И ездят к самозванцу на поклон.
Донос пришел, что будто Салтыковы 11
Лжедмитрию отдали крепость Крон.
Не вывел змей… Теперь вот весь искусан…
Василий Шуйский 12, как и брат, хитрит,
Плетет измену во сто крат искусней,
Таит одно, другое говорит.
Ни одного хорошего известья,
Ни одного! О, как же я смешон!
Какою ложью и коварной лестью
Я был все это время окружен.
И вот все растворилось в одночасье…
Как жадно я глотал всевластья хмель,
Не распознав в нем страшного несчастья.
О, как похмелье тяжко мне теперь!
Борис вздохнул:
– Моя душа в унынье,
Ей не осилить более ни дня.
И он подумал с нежностью о сыне:
– Быть может он удачливей меня.
Ну, вот и все! Тебе меня не жалко? —
Борис взглянул на тень:
– Ты здесь давно?
Ну, что ж смотри! И он, наполнив чарку,
Вдруг выпил яд бесстрашно как вино.