Дример М. - Истории о золоте и огне. Сказки и сказания

– Нет ли здесь дочери ночи, чьё лицо черно, чьи руки красны?

– Нет, – ответила шёлковая девочка. – Я – дочь дня, моё лицо и руки белы.

Ускакали приехавшие прочь. Вернулась девочка домой без добычи. Только следующей весной вновь отправилась туда. Закинула в озеро наживку, снова не стали её брать рыбы. Вновь послышался стук копыт, окликнул девочку из-за спины голос:

– Нет ли здесь дочери ночи, в чьих руках умирает добыча?

– Нет, – ответила шёлковая девочка. – Я – дочь дня, в моих руках никто не умирал.

Ускакали тогда приехавшие прочь. Вернулась девочка домой.

Той осенью набрала она в очаге золы, измазала ею щёки. Нашла на улице красной глины, вымазала руки. Так вновь отправилась к озеру, закинула крючок с наживкой. Схватила наживку тяжёлая серебряная рыба, еле-еле вытащила её девочка на берег. Снова послышался стук копыт, окликнул из-за спины голос:

– Нет ли здесь дочери ночи, чьё лицо черно, чьи руки красны, в чьих руках умирает добыча?

– Я здесь, – ответила шёлковая девочка.

Тогда приехавшие увидели её и схватили, разорвали ей грудь, вытащили оттуда шёлковый мешочек, бывший её сердцем.

Не вернулась в тот вечер она домой. Год жили её мать и отец в доме с плачущими куклами. В следующую осень однажды ночью застучали копыта под их окнами. Так позвали из темноты приехавшие:

– Вынесите из дома сундук с полотном, которое за свою жизнь успела соткать девочка с шёлковым сердцем! Вынесите из дома кукол, которые следуют за ней своими слезами и своей улыбкой!

Крепко заперлись мать с отцом в доме, на все засовы. Запрыгал тогда в своём углу сундук, повскакивали с полок куклы, попытались сами двери открыть. Не справились маленькие шёлковые куклы с тяжёлыми засовами. На том ускакали ночные гости.

Посмотрели наутро в сундук мать с отцом – превратилось тонкое полотно в траченные молью тряпки. Посмотрели на кукол – застыли у тех на лицах улыбки, не шевелились они больше. Тогда стали они жить в том доме дальше, ночные гости больше не приезжали к ним, ничего не требовали. Только трёгли жили с ними бок о бок и шептали про Шунглу, пока тот наконец не пришёл в их дом.

По ту сторону ночи жил на краю леса мальчик по имени Кыстиль-Кив. Жил он с бабушкой, были у них в хозяйстве тнака и птицы-крешки. Уходила на целые дни бабушка из дому. Приносила серых бобов – бросала их крешкам, те яйца несли; приносила горюнки – кормила ими тнаку, та молоко давала; приносила съедков – сама ела, часть Кыстиль-Киву давала.

За оградой дома по ночам волки выли, трёгли плакали. Говорила бабушка, уходя по утрам:

– Выйдешь из дому до того, как вырастут у тебя усы и борода – найдёт и утащит тебя Железный Старик.

Кыстиль-Кив долго не выходил их дому. Наконец, появились у него усы и борода. Тогда оставил он бабушкин дом и отправился в путь. Идёт по дорожке, идёт – видит, развилка: у одной дорожки железный посох в землю воткнут, у другой – цветная лента на ветке вьётся. Пошёл по второй дорожке. День шёл – ещё одна развилка, снова по одну сторону посох, по другую – лента. Так за семь дней семь развилок прошёл, на каждой ленту выбирал.

Пришёл к человечьему дому. Над домом дым от очага вьётся, вокруг деревья плодовые растут, у порога собака серая спит. Видит Кыстиль-Кив: волк дверь охраняет. Кинул в этот дом камень, пошёл другой искать.

Другой дом показался: дым от очага вьётся, вокруг деревья плодовые растут, кто-то в доме плачет-хнычет. Слышит Кыстиль-Кив: трёгль в доме плачет. Кинул в этот дом камень, пошёл дальше искать.

Третий дом показался: дым от очага вьётся, вокруг деревья плодовые растут. Смотрит Кыстиль-Кив: дом видом как первые два, сад как первые два, нет у дома ни тнаки, ни бабушки. Кинул в этот дом камень, пошёл дальше.

К озеру большому добрался, там с дороги в сторону сошёл, отдыхать. От волков и трёглей в кустах укрылся. Видит вечером – идёт по дороге к озеру человек. Подходит к берегу, бросает в воду горсть бобов, говорит:

– Водяной-усатый, стада твои тучные, бобами кормленные – загони лишних в мою сетку, волков полосатых – на мою жерлицу!

Поставил невдалеке сетки-жерлицы, ушёл. Тут же вылез Кыстиль-Кив из кустов, подбежал к воде, встал там, откуда человек бобы кинул. Позвал:

– Крешки, крешки, вам бобов кинули – дайте мне теперь яиц поесть!

Стал ждать – ничего не дождался, голодный обратно в кусты спать ушёл. Утром видит – пришёл человек к сеткам, достал из них рыб и с собой унёс.

Переждал день Кыстиль-Кув. Видит вечером – снова идёт к озеру человек. Подходит к берегу, бросает в воду горсть тёртых корней, говорит:

– Водяной-усатый, стада твои тучные, кореньями кормленные – загони лишних в мою сетку, волков полосатых – на мою жерлицу.

Поставил сетки-жерлицы, ушёл. Вылез Кыстиль-Кив из кустов, подбежал к воде, позвал:

– Тнака-тнака, тебя горюнкой покормили – дай теперь мне молока!

Стал ждать – ничего не дождался, голодный обратно в кусты спать ушёл. Утром видит – пришёл человек к жерлицам, снял с одной щуку и с собой унёс.

Переждал ещё день Кыстиль-Кив. Видит на третий вечер – снова идёт к озеру человек. Подходит к воде, бросает в воду тёртых съедков, так говорит:

– Водяной-усатый, стада твои тучные, съедками кормленные – загони лишних в мою сетку, волков полосатых – на мою жерлицу.

Поставил сетки-жерлицы, ушёл. Вылез Кыстиль-Кив из кустов, подбежал к воде, позвал:

– Бабушка, бабушка! Дай и мне съедков, я голодный!

Видит – плеснуло тяжёлое в воде. Забежал в воду – тут водяной-усатый его схватил и с собой в глубину утащил.

По ту сторону ночи жили в норе бокры. Однажды осенью они натащили в свою нору зёрен и орехов, ягод и кореньев, и ещё много-много интересных несъедобных вещей. Закрыли нору на зиму.

Смотрят – куча несъедобных вещей тогда зашевелилась. Вылезло из неё существо: кожа красная, лапы кривые, пасть огромная, в пасти зубы торчат. Встало существо перед гырками и завыло громким голосом.

– Это голодный гырк! – сказали бокры. Скорее бросили ему ягод и кореньев, сами в сундуках попрятались. Сидели, слушали, как кореньями голодный гырк хрустит. Схрустел, потом долго ходил по норе и выл, пока не уснул. Только тогда бокры из сундуков вылезли.

Не стали открывать закрытую на зиму нору, с голодным гырком дальше зимовали. Осторожно по норе ходили, вслух не разговаривали, не шумели. Лишний раз слова «гырк» не говорили, называли пришедшего наоборот – Крыг. Когда Крыг просыпался, начинал зубы показывать и выть, бросали ему зёрен-кореньев, а сами в сундуки прятались и подолгу там сидели. Так до весны жили. Тогда нору открыли, выбрался от бокров Крыг наружу. Пошёл по весеннему лесу, встретил там Большую Мохнатую Тварь, которая обгрызала свежие новые листья.