Низами Гянджеви - Семь красавиц

И посланец не замедлил выполнить приказ.
Гость объем жемчужин смерил, взвесил их тотчас.

И из драгоценных перлов, что с собой носил,
Три других, подобных первым, сверху положил.

Дева-камень, вместо первых двух увидев пять,
Взявши гирьку, также стала вес их измерять,

Взвесив и узнав, что равен вес у пятерым,
Той же гирькой раздавила, в пыль растерла их.

Пыли сахарной щепотку бросила туда,
Все смешала и послала гостю вновь тогда.

Но ему была загадка трудная легка,
У прислужника спросил он чашу молока,

Сахар с жемчугом в ту чашу всыпал, размешал.
Принял все гонец и чашу к госпоже помчал.

Этот дар пред ней поставил. Выпила невеста
Молоко, а из осадка замесила тесто.

И на пять частей, по весу равных, разделила.
И сняла свой перстень с пальца и гонцу вручила.

То кольцо надел на палец витязь и в ответ
Отослал пославшей перстень — дивный самоцвет,

Яркий, чистый и блестящий, как полдневный свет,
Изнутри лучил он пламень, блеском был одет.

Этот камень положила дева на ладонь,
Ожерелье распустила. Яркий, как огонь,

Самоцвет в нем отыскала, первому во всем
Равный, блещущий во мраке солнечным лучом:

Третьего не подобрать к ним, их не подменить:
На одну их нанизала золотую нить.

И послала перлы морю иль — сказать верней —
Солнцу отдала Плеяды в щедрости своей,

И когда на них разумный взоры обратил, —
Самоцвет от самоцвета он не отличил.

Дать себе он голубую бусину велел,
С самоцветами на нитку бусину надел.

Воротил их той, что с пери спорит красотой.
Та же — бусину на нитке видя золотой —

Сладко рассмеялась, губок распечатав лалы, —
Бусину на ожерелье тут же навязала,

Самоцветы в уши вдела и отцу сказала:
«Встань, отец, и делай дело, — спор я проиграла!

Но я рада, ибо рада счастью своему!
Вижу: счастье дружелюбно мне, как моему

Ныне избранному другу. Вижу: по уму
И красе нет в целом мире равного ему.

Мудры мы, и с нами дружат мудрые умы;
Но его познанье выше, чем достигли мы».

Падишах был околдован медом слов ее
И сказал: «О ты! Ты — ангел, детище мое!

Каждый твой вопрос я видел и его ответ,
Но молчанья покрывалом был их смысл одет.

По порядку, друг за другом, я прошу открыть,
Что вопросы и ответы те могли таить».

Вскормленная в поклоненьях, в холе, в неге сладкой,
Складки занавеса тайны над своей загадкой

Приоткрыла, отвечала: «Я с ушей сняла
Перлы и вопрос свой первый ими задала.

Две жемчужины послала я ему сначала:
«Жизнь — два дня лишь! Понимаешь?» — я ему сказала.

К двум моим он три прибавил. Это говорит:
«Если даже пять — так тоже быстро пролетит».

Я растерла и смешала сахар с жемчугом,
И в ответ ему послала сахар с жемчугом.

Пыль жемчужная, что с пылью сахарной смесилась,
Означает жизнь, что сильной страстью омрачилась,

Оторвать их друг от друга, разлучить нельзя,
Ни заклятьем, ни наукой отделить нельзя.

В чашу молока тогда он всыпал эту смесь,
И на дно тяжелый жемчуг опустился весь,

И растаял легкий сахар в чаше молока.
И была ему загадка трудная легка.

А как молоко из чаши этой испила,
Я Себя пред ним дитятей малым назвала.

А когда ему я перстень свой отослала,
Тем на брак со мной согласье витязю дала.

Самоцвет мне дав бесценный, он хотел сказать,
Что ему во всей вселенной пары не сыскать.

Я вернула вместе с первым равный самоцвет,
«Видишь, мы с тобою пара», — мой гласил ответ.

К самоцветам этим третий подбирать он стал,
Третьего ж на белом свете он не отыскал,

Бирюзой меня решил он чистой одарить,
Чтобы счастье от дурного глаза защитить.

И украсилась я тою светлой бирюзой,
Пред его склонилась волей, словно пред судьбой.

На моей сокровищнице вещая печать, —
Бусина любви да будет грудь мне украшать!

А за то, что пять сумел он кладов отыскать,
Музыку царей могла бы я пять раз сыграть».

Шах, увидев, что объезжен конь и укрощен,
Что под плеткой сыромятной выровнялся он,

По обрядам брачных празднеств, тут же поутру
Приготовил все, рассыпал сахар на пиру.

Как звезду Зухру Сухейлю, отдал дочь свою.
Пир устроил несказанный, как пиры в раю.

Благовоньями в чертоге пол осыпан был.
Там он кипарис и розу рядом посадил.

Вот последний гость покинул падишахский дом,
Витязь наконец остался с милою вдвоем.

И когда искавший лалы россыпей достиг,
Умирал и воскресал он в свой предсмертный миг.

Целовал в ланиты, в губы он стократ ее,
Он покусывал то финик, то гранат ее.

Совладел алмаз прекрасный с перлом красоты.
Сокол сел на грудь фазану, павши с высоты.

Талисман свой он увидел на груди ее.
Он любовь, и мир, и счастье в ней нашел свое.

Жил он в радости с любимой, лучшей не просил.
Цвета щек ее — он платья красные носил.

Ибо тою красотою он рассеял мрак.
Предзнаменованьем выбрал красные одежды,

Ибо тою красотою он рассеял мрак.
Он всегда имел убранство красное, что мак.

«Шах в багряных бармах» — был он прозван потому,
Что в багряном цвете радость выпала ему.

Красный цвет красою блещет, коей в прочих нет,
Этим лал ценней алмаза — алый самоцвет.

Золото «червонной серой» называешь ты;
Нет у золота одежды лучше красоты.

Кровь, с душою связанная, оттого красна,
Что тонка, легка в полете, как душа, она.

Если красоты телесной в мире ищешь ты,
Помни: розы щек — основа всякой красоты.

Роза лучшая не будет ханшею садов,
Если нет у ней горящих кровью лепестков!»

А когда рассказ царевна кончила чудесный,
Словно россыпь роз, зарею вспыхнул мрак небесный.

И лицо Бахрама в этом блеске алых роз
Стало красным, с ароматным сходно соком роз.