Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна

Гремели во мраке мриданги, литавры, пана́вы [271].
Воинственных раковин слышался гул величавый.

Им вторили вопли пронзительные обезьяньи,
Колес тарахтенье, коней исступленное ржанье.

Тела вожаков обезьяньего племени были
Навалены там среди темени, крови и пыли.

Там ракшасов гороподобные трупы лежали,
И дротиков груды, и молотов купы лежали.

Земли этой, взрытой и кровью политой, дарами
Казалось оружье, что грозно вздымалось буграми.

Как будто земля, где цветов изобилье всходило,
Мечи и железные копья теперь уродила.

И тьмой грозновещей, как в день преставления света,
Кровавое поле сражения было одето.

И демоны Раму обстали во мраке кромешном
И тучами стрелы метали, смеясь над безгрешным.

Ужасные эти созданья ревели бурлящим
В ночи океаном, конец мирозданья сулящим.

Но выстрелил Рама из лука по их средоточью
Шесть раз — и пронзил он шестерку Летающих Ночью:

Свирепого Яджнашатру́, брюхача Махода́ру,
И Шу́ку, и Ша́рану — смелых лазутчиков пару.

Весьма пострадал Ваджрада́мштра, Алмазноклыкастый.
Почти без дыханья уполз Махапа́ршва, Бокастый.

Слал Рама в места уязвимые, без передышки,
Свои златоперые стрелы, как пламени вспышки.

Все стороны света, при помощи меткой десницы,
Мгновенно расчистил Владетель большой колесницы [272].

Лишь стрелы во мраке сверкали огня языками
Да грозные ракшасы гибли в огне мотыльками.

Сражения ночь озарялась обильным свеченьем,
Точь-в-точь как осенняя ночь — светляков излученьем:
Там стрел мириады блистали златым опереньем!

И сделался грохот литавр оглушительней вдвое,
И ракшасов яростный вой устрашительней вдвое,
И бой в непроглядной ночи сокрушительней вдвое.

Громам, пробудившим Трехрогой горы подземелья,
В ответ загудели пещеры, овраги, ущелья.

С хвостами коровьими и обезьяньим обличьем,
Бросались гола́нгулы [273]в битву с воинственным кличем.

Бойцы черношерстые, пользуясь мрака укрытьем,
Весьма огорошили ракшасов кровопролитьем.

Тут Ангада в битву ввязался, воитель достойный.
Его благородный родитель был Валин покойный.

А Раваны сын, Индраджит, соскочил с колесницы,
Поскольку в сраженье лишился коней и возницы,

Призвал колдовство на подмогу, окутался дымкой,
И, загнанный доблестным Ангадой, стал невидимкой.

Одобрили боги великого мужа деянья.
«Отменно! Отменно!» — воскликнула рать обезьянья.

Тогда Индраджит побежденный почувствовал злобу.
Воистину ярость ему распирала утробу.

Владея от Брахмы полученным даром чудесным,
Пропал из очей Индраджит, словно став бестелесным.

Потомок властителя Ланки, вконец озверелый,
Он мечет в царевичей Раму и Лакшману стрелы.

Он мечет в них стрелы, незримый, усталый от битвы.
Блестящи они, точно молнии, остры, как бритвы.

В обоих царевичей, посланы этим злодеем,
Впились ядовитые стрелы, подобные змеям.

Они, с тетивы напряженной слетая без счета,
Опутали воинов храбрых тела, как тенета.

Коварный Индраджит в обличье явном
Не взял бы верх над Рамой богоравным.
Он, отведя глаза двум братьям славным,
Царевичей сразил в бою неравном.

Блестящие стрелы «нара́ча» и «полунара́ча» [274]
Метал Индраджит, от царевичей облик свой пряча.

И, места живого на них не оставив хоть с палец,
В тела их впились мириады губительных жалец.

Обточены гладко, различного вида и ковки,
Сновали небесным путем золотые головки,

Подобны луны половине в ночном небосклоне,
Телячьему зубу иль сложенной паре ладоней,

С тигровым клыком или с бритвой сравниться способны, —
Ужасные стрелы, что в мир отправляют загробный.
Их слал без числа этот Индры боритель всезлобный.

Царя Дашаратхи и Лакшманы брата надёжа,
Сраженный, покоился Рама на доблести ложе.

Изогнутый трижды, с разбитой златой рукоятью
Свой лук он сложил, окруженный рыдающей ратью.

С глазами, как лотосы, в битве — опора, защита, —
Исполненный мужества пал от руки Индраджита!

Прекрасного Раму лежащим на доблести ложе
Увидя, свалился израненный Лакшмана тоже.

От вихря пошла водоверть в океане, и тучи
Нагнал на небесную твердь этот ветер могучий.

Он вырвал деревья, обрушил зеленые своды
И с острова сбросил крылами в соленые воды.

И трепет объял обитателей суши и влаги.
Поспешно укрылись огромные змеи-панна́ги.

И чуда морские в пучину соленую с плеском
Попрятались, яростных молний напуганы блеском.

Волшебным огнем воссиял из потемок пернатый
Божественный Гаруда, этот потомок Винаты.

И змеи, что стрелами были в руках чародея,
Змеиной природе противиться дольше не смея,

Проворно из ран ускользнули при виде Супарны.
Ведь змей пожирателем издавна слыл Огнезарный!

Царь птиц, наклонясь над мужами в зияющих ранах,
Безмолвно коснулся перстами их лиц осиянных.

И зажили раны лежащих на доблести ложе,
Оделись тела золотистой атласистой кожей,
Отваги и силы обоим прибавилось тоже.

У Рагху потомков могущество их родовое,
Решимость, выносливость, ум увеличились вдвое.

Их память окрепла, умножилась их прозорливость.
Рассудок, проснувшись, обрел дальновидность и живость.

Отважны, как царь небожителей великодарный,
Обласканы двое воителей были Супарной.

Сказал богоравный царевич: «Твое появленье
Разрушило чары и нам принесло исцеленье.

Подобно тебе, только дед мой, божественный А́джа,
Да славный отец мой, Кошалы властительный раджа,

Своим приближеньем внушают мне трепет сердечный.
Скажи, кто ты есть, обладатель красы безупречной,