Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна

Такое назначив ему положенье,
Не сможете змей завершить всесожженье.

Подвижник придет, неизвестный доселе,
Не даст вам достигнуть задуманной цели».

Сказал Джанамеджая в сильной тревоге:
«О стражи, приказ мой исполните строгий,

Сюда, к мудрецам, искушенным в законе,
Не должен пройти ни один посторонний».

Меж тем, в одеяниях черного цвета,
Жрецы приготовились к делу обета.

Явились прислужники с маслом топленым.
Тотчас на равнине запахло паленым.

Пылание вспыхнуло неотвратимо.
Глаза у жрецов покраснели от дыма.

Они совершили огню возлиянье,
Они возгласили свое заклинанье:

«Летите, как ветер, ползите, как тучи,
Как яркие молнии, станьте летучи,

Сюда, на алтарь, устремитесь быстрее,
О злобные змеи, кусливые змеи!

Спешите лесами, лугами, полями,
Сегодня сожрет вас великое пламя.

Вы будете пожраны Агни-владыкой,
Он — бог семипламенный, семиязыкий!»

В садах, где возвысился жертвенник дымный,
Тогда зазвенели молитвы и гимны.

Жрецы повторяли свои заклинанья,
Подняв в государстве змеином стенанья,

Заставив спокойно дремавших проснуться,
А самых жестоких и злых — содрогнуться.

И змеи, своим побужденные роком,
На гибель, на смерть устремились потоком.

Ползли, не желая, ползли они в страхе,
Вельможи, ученые, стражи, монахи,

Врачи, палачи, песнопевцы, гуляки,
Творившие зло на свету и во мраке.

Единые в счастье, различные в горе,
Добычею пламени сделались вскоре.

Одни, умирая, тоскливо взвывали,
Иные друг друга хвостом обвивали,

Одни извивались и падали с треском,
Другие исполнились молнийным блеском,

Там с телом сплеталось горящее тело,
Казалось, что в пламени пламя горело.

Пугаясь, они издавали шипенье,
А те низвергались в огонь в нетерпенье,

Одни уцепиться за камень старались,
Другие растеньями там притворялись,

А третьи как нить растянулись тугая,
Беспомощных, дряхлых вперед пропуская.

Четвертые в скользкие кольца скрутились,
От зла отрешились, в длине сократились,

А пятые, страхом объятые жгучим,
Самих себя жалили жалом могучим.

Шестые бороться хотели с Судьбою,
Но были не властны уже над собою.

Огонь полыхал, становился суровей,
Иные белели, как хобот слоновий,

Другие, как черные крысы, чернели,
Как молнии, третьи, блестя, пламенели.

Различные силой, окраскою кожи,
Одни — со слонами безумными схожи,

А те оказались породою мелкой,
А те — как дубины с железной наделкой,

А те, еле видные, в травке сокрыты,
Но все двоедушны, но все ядовиты!

Так двигались к пламени змеи любые,
Зеленые, черные и голубые,

Их множество было — усердных и праздных,
С красивой наружностью и безобразных,

Но сильных и слабых друг с другом сближало
С губительным ядом смертельное жало!

Ползли, и ползли, и ползли миллионы, —
Поток бесконечный, огнем поглощенный.

Они, материнскою прокляты властью,
Ползли, пожираемы огненной пастью.

Что было для чистого сердца страшнее,
Чем гнусные змеи, коварные змеи?

А ныне смотрели живые творенья,
Как топливом стали они для горенья.

Те самые змеи, сообщество злое,
Что ужас на все наводило живое, —

Бессильны, безвольны, покорны, трусливы,
Теперь устремлялись в огонь справедливый.

А пламя забыло про отдых и роздых,
Наполнился запахом тления воздух,

И реки змеиного мозга и жира
Текли по дорогам смятенного мира,

И змеи стонали, и твари живые
Преступников плач услыхали впервые.

Огонь бушевал, полный силы смертельной.
Почувствовал Такшака страх беспредельный.

Стонал он, метался, покоя не зная.
Он думал: «Как прежде, поможет мне майя.

Я брахманом стану, прибегнув к обману.
О нет, червяком я безвредным предстану!»

Но Такшаки сила ушла без остатка.
Уже душегуба трясла лихорадка.

Беспомощным он становился в обмане,
Как раб, он внимал голосам заклинаний,

Он видел, что скоро утратит он волю
И сам изберет себе страшную долю.

Тогда поднатужился змей ядовитый
И двинулся к Индре, желая защиты.

«О Индра, — сказал он властителю влаги, —
Прошу я, прибежище дай мне, бедняге,

От Агни спаси меня, Индра великий, —
Он хочет пожрать меня, многоязыкий!»

Сказал Громовержец дрожащему змею:
«Не бойся, тебя защитить я сумею.

В чертоге моем, в многовлажном тумане,
Спасешься от пламени и заклинаний!»

Был змей осчастливлен подобным ответом.
Главу «Махабхараты» кончим на этом.

Меж тем не смолкали заклятья, моленья,
Так жертвы стремились в огонь истребленья.

Алтарь справедливое пламя возвысил,
Чтоб змей сосчитать, не хватило бы чисел,

Ползли, и ползли, и ползли миллионы, —
Сменялся потоком поток истребленный.

Он корчился в пламени, род ядовитый,
И Васуки вскоре остался без свиты.

Унынье змеиным царем овладело.
«Сестра! — застонал он. — Горит мое тело,

Трепещет душа, и колеблется разум,
Я гибну, покорный священным приказам,

Весь мир говорит о конце моем скором,
Не вижу я света блуждающим взором,

Уже разрывается сердце на части,
И сам над собою не чувствую власти,

Готов я, с моими подвластными вместе,
Низринуться в пламя пылающей мести.

Ты видишь, я гасну, дрожа и стеная.
Поведай же милому сыну, родная,

Что он упованье мое и спасенье,
Что он, только он прекратит всесожженье!»

И сыну сказала тогда Джараткару:
«Иди, отврати беспощадную кару».

Воззвал к нему Васуки: «Астика милый,
Ты видишь, лишился я воли и силы,

Не вижу, не знаю, где стороны света,
Молюсь я творцу — и не слышу ответа».