Эпосы, легенды и сказания - Беовульф

твоего отца
драгоценный клинок,

послуживший ему
в том сражении,

где он пал,
шлемоносец-воитель,

в сече с данами,
где, разбив нашу рать, —

без отмщенья погибшую [120], —
беспощадные Скильдинги

одержали верх?
А теперь в этом зале

сын убийцы сидит,
той добычей кичащийся,

окровавленным лезвием,
тем наследьем,

что по праву
тебе причитается!“

И такими речами
распаляет он воина,

подстрекает, покуда
за дела отца

сын не поплатится,
не падет окровавленный

под ударами лезвия
дан-пришелец,

слуга Фреавару;
хадобард же спасется,

ибо знает он
все дороги

в краю отеческом.
И пойдет разлад:

клятвы нарушатся,
вспыхнет ярость

в сердце Ингельда,
пыл воинственный,

а любовь к жене
охладеет в нем. [121]

Хадобардам
я не верил бы —

ни в их верность,
ни в дружбу с данами,

ни в согласье бессрочное!
А теперь пора, [122]

о даритель сокровищ,
рассказать и о Гренделе;

я поведаю,
как сошлись мы

с ним врукопашную:
чуть запал за пригорки

самоцвет небес,
к нам ворвалось

злое чудище,
лютый недруг,

в дружинный зал,
где мы стражу держали;

первым Хандскио
пал от рук его,

муж, Судьбою-владычицей
обреченный на смерть, —

и, припав к нему
мечезубым ртом,

Грендель мерзостный
соплеменника нашего

разодрал в куски
и насытился человечиной;

но прожорливый
из чертога дружинного

не спешил бежать
сыроядец, вор

без поживы,
с пустой котомкой, —

и ко мне протянул он
руку грозную,

лапу острокогтистую;
на груди у него

пребольшой висел
крепко сшитый мешок,

хитроумно сработанный
адской тварью,

кошель необъятный
из драконьих кож, —

и вот в ту мошну
он наморился

затолкать и меня,
безоружного,

как и прочих, —
да попятился,

ибо в ярости
я встал на ноги!

Долго сказывать,
как я сквитывался

с людоедом, —
но этой битвой

преумножил я,
о народоправитель,

славу нашего племени!
Враг успел бежать —

но не долго жить
оставалось ему,

ибо в Хеороте
он утратил

плечо с предплечьем, —
обессиленный

в омут кинулся
адский выходец.

Нас на радости
Скильдинг державный

наградил золотыми пластинами
и несметной казной,

и воссели мы поутру
за веселый пир

пело воинство,
ликовала рать;

сам же Скильдинг
седой, многоопытный

нам поведывал
о былых временах —

и словам его
арфа вторила,

сладкозвучное дерево, —
то он пел нам [123]

песни безрадостные,
то предания сказывал

чудо-истинные,
властитель милостивый,

то с тоской вспоминал
годы минувшие,

силу юности,
сокрушенную временем, —

сердце старца
печалью полнилось,

горькой скорбью
по невозвратимому.

Так с утра
пировали мы,

пили брагу до вечера,
а когда над хороминой

тьма распростерлась,
матерь Гренделя

вознамерилась
кровью выместить

смерть единственного
сына, павшего

в схватке с гаутами;
и средь ночи

это женочудовище
погубило героя

неповинного —
жизнь покинул

старейшина ратный,
старый Эскхере, —

и не было поутру
тело мужа

пламени предано,
и, оплакав сородича,

даны горестные
не могли на костер

возложить его,
ибо жертву свою

в горный водоворот
утащила врагиня

кроваворукая.
То для Хродгара,

о народе пекущегося,
было скорбью,

горем великим;
стал он жизнью твоей

заклинать меня
вновь подвигнуться

на деяние воинское:
и для славы,

и ради награды
в хлябях ратовать.

Там, на дне морском,
отыскал я

злоизвестную
вод владычицу,

и схватились мы с ней
один на один:

океан окровавился,
как в подводном чертоге

снес я чудо-мечом
голову чудищную,

избежал я
когтей остролезвых

знать, иная
мне смерть начертана! —

и воздал мне вождь,
сын Хальфдана,

щедрой платой,
дарами несметными!

Не нарушил он
благочиния древнего,

и ни в чем мне
отказа не было, —

был я взыскан
наследником Хальфдана,

награжден за труд
по желанию моему.

И теперь те сокровища
я тебе от души

подношу, господин мой,
ибо счастье ищу

лишь в твоей благосклонности:
ты родня мне, —

один из немногих! —
добрый мой Хигелак!»

В дом внести повелел он
вепреглавый стяг,

шлем высокий,
кольчугу железную

и отменный меч;
молвил Беовульф:

«Мне от мудрого старца,
от державного Хродгара,

был наказ такой:
чтобы в первую голову