Игорь Шкляревский - Читаю «Слово о полку...»

Где вы, Ингварь и Всеволод?
И вы, три Мстиславича?
Вроде соколы не из худого гнезда.
Не по жребию славы
земли и города ухватили.
Где же ваши златые шеломы,
и рогатины польские, и щиты?
Загородите Полю ворота
своими стрелами острыми.
За землю Русскую,
за раны Игоря, храброго Святославича».

И Сула уже
не течет серебристыми струями
к Переяславлю.
И Двина помутнела
под грозными криками диких.
И один Изяслав, сын Васильков,
позвенел своими наточенными мечами
о шеломы литовские
и лежит под червлёным щитом
на кровавой траве,
сам прибитый мечами литовскими.
А трава ему говорит:
«Дружину твою, князь,
птицы крыльями приодели,
звери кровь полизали».
Не было брата его Брячислава,
не было там и Всеволода.
Изронил одиноко
он жемчужную душу из храброго тела.
И душа улетела
сквозь златое его ожерелье.
Голоса приуныли, поникло веселье,
трубы трубят городенские...

Ярославовы внуки и внуки Всеслава!
Уж склоните вы стяги свои
и мечи свои в ножны вложите.
Уже выпали вы из дедовской славы
и своими усобицами накликали
несчастья — на землю Русскую,
и насилие нам — от земли Половецкой.

На седьмом веке Трояновом
кинул Всеслав жребий, —
словно к девице любой,
исхитрившись, скакнул к граду Киеву!
И копьем дотянулся до киевского
золотого стола.
Отскочил лютым зверем
от Белгорода в полночь.
Ухватился за облако синее!
Утром в Новгород стукнул секирой!
Отворил ворота,
расшиб Ярославову славу,
от Дудуток
скакнул до Немиги,
на Немиге снопы головами стелют,
молотят цепами железными,
на току жизнь кладут,
веют душу от тела.
Не зерно у кровавых тех берегов —
посеяли кости русских сынов.
А Всеслав людям суд творил,
князьям города рядил,
по ночам серым волком рыскал.

В Киеве до петухов
Солнцу путь перейдет в тумане,
а чуть свет — он в Тмуторокаии.
С темным светом душа была.
В Полоцке рано ему звонили
колокола на Святой Софии,
а он в Киеве звон слышал!..
Хоть и вещую душу Всеслав имел,
а немало и бед терпел.
Вещий Боян тогда уже
ему предсказал в припевке:
«Ни мудрому, ни лукавому,
ни, как птица, вертлявому,—
суда Божьего не миновать».

О, стонать Русской земле,
как вспомянутся первые годы
и первые наши князья.
Ведь того же Владимира старого
пригвоздить к горам киевским —
было нельзя!
Нынче стяги его разлетелись.
Эти — с Рюриком, те — с Давидом.
Развеваются врозь стяги русские,
копья русские врозь поют.
А уже и на Дунае Ярославлин голос слышится.
Зегзицею незнаемой кукует рано:
«Полечу далеко по Дунаю,
долечу до реки до Каялы,
омочу в ней рукав свой белый,
оботру князю кровавые раны
на теле его несчастном».

Ярославна
чуть свет причитает
на стене городской во Путивле:

«О, Ветер-ветрило,
зачем ты так сильно веешь,
мечешь половцев стрелы
на воинов моей лады?
Или мало тебе
корабли лелеять, волнуя синее море?
Зачем ты мое веселье по ковылям развеял?»

Ярославна
чуть свет причитает
на стене городской во Путивле:

«О, Днепр Словутич,
ты пробил каменистые горы
сквозь землю Половецкую!
На себе ты лелеял челны Святослава
до полков Кобяка.
Прилелей же ко мне мою ладу,
чтоб не слала я издалека
к морю слезы свои так рано!»

Ярославна
чуть свет причитает
на стене городской во Путивле:

«Солнце светло-тресветлое,
всем ты красно и тепло,
все тебе рады.
Зачем ты лучи горячие
шлешь на полки моей лады?
В поле безводном луки расслабило зноем,
тоской оплело колчаны...»

И прыснуло море в полуночи.
Смерчи нагнали мглу.
Князю Игорю Бог путь кажет
из земли Половецкой
на землю Русскую
к отчему золотому столу.
Погасли вечерние зори.
Игорь спит — Игорь не спит,
Игорь мыслию поля мерит
от великого Дона до малого Донца.
В полночь свистнул Овлур за рекой коня,
знак подал — наготове быть.
Велит Игорю выходить.

Застучала земля, зашумела трава,
половецкие вежи задвигались.
Горностаем князь в тростниках мелькнул,
белым гоголем нá воду пал,
вскочил на коня борзого,
соскочил босым волком
и пустился к Донцу лугами,
и взвился соколом под облаками,
избивая гусей-лебедей
к завтраку, и к обеду, и ужину.
И когда Игорь соколом полетел,
тогда волком Овлур потек,
и трусил он росу студеную —
ведь коней борзых надорвали.

И сказал Донец:
«Здравствуй, Игорь-князь.
Много тебе — славы,
Русской земле — веселья,
а Кончаку — досады».

И ответил реке беглец:
— О Донец! И тебе много славы.
Князя ты на волнах лелеял,
траву подстилал зеленую
на своих серебряных берегах,
одевал его теплою мглою,
тенью зеленого дерева,
гоголем стерег на воде,
чайками на волнах, чернядью на ветрах.

Не такая река Стугна.
Худую струю имея,
пожрала чужие ручьи она
и под куст затянула
князя юного Ростислава,
затворила на дне
возле темного берега.
Плачет мать Ростислава.
Приуныли цветы от жалости,
преклонилось с тоскою дерево.

Не сороки стрекочут,
а по следу за Игорем
едут Гзак и Кончак.
А где Игорь проедет,
там ворóны не каркают,
там сороки стихают,
там галки молчат.
Только поползни ползают.
Только дятлы стучат —
путь к реке кажут.
Да веселые песни
соловьи распевают,
свет-зарю возвещают.

И сказал Гзак Кончаку:
«Если сокол к гнезду летит,
расстреляем его соколенка
стрелками золочёными».

А Кончак Гзе говорит:
«Если сокол к гнезду летит,
лучше девицей красной
опутаем соколенка».

И сказал Гзак Кончаку:
«Опутаем соколенка девицей, —
не будет нам ни соколенка, ни девицы!
И станут нас птицы на воле
бить в половецком поле».

Говорили Боян и Ходына,
Святослава певцы и времен Ярослава,
любимцы Олеговы:
«Тяжело без плеч голове,
Худо телу без головы».
Так и Русской земле без Игоря.
Солнце светит на небесах —
Игорь князь в Русской земле!
Девицы поют на Дунае —
через море до Киева вьются их голоса.
По Боричеву Игорь едет
ко святой Богородице Пирогощей.
Рады, веселы — грады и веси!

Мы воспели князей былых,
воспоем же и молодых.
Слава Игорю Святославичу,
буй-туру Всеволоду!
И Владимиру, сыну Игоря, — слава.
И да пребудет здрава
рать, поборáя за христиан.
Слава нашим князьям и дружине!
Аминь.