Низами Гянджеви - Хосров и Ширин

Он истомил тебя, все милое гоня.

И ныне ты в огне и в тяжких клубах дыма.

Без нужды ныне ты отчаяньем томима».

То с неба возвещал ей благостный Суруш:

«Ты чаемого жди. Есть утешитель душ».

То див страстей ей мозг укором жег суровым:

«Должна была, Ширин, ты мчаться за Хосровом».

Пробыв немало дней в отчаянья краю,

Ширин в другой предел направила ладью.

С дорожной пылью рок ее сродняет строгий.

Она минует пыль мучительной дороги.

И ко двору Бану приблизилась она.

И стала для Бану ее тоска ясна.

Душа Михин-Бану рыдающей внимала.

Разумных слов Ширин услышала немало:

«Немного потерпи, твоя пройдет беда.

Ты цепью скована, поверь, не навсегда.

Что быстрочастной быть, как роза? Будь мудрее.

Тем раньше рухнет мост, чем водный ток быстрее.

Взгляни, дано мячу и падать и взлетать.

Знай, всякий, кто упал, — поднимется опять.

Прозябнуть, а потом — взрасти всем должно зернам.

В срок все, что связано, развяжет рок проворно.

Желанье сладостней, когда его я длю.

Все быстропьющие — мгновенно во хмелю.

Кто понукать коня для бега не устанет, —

Обгонит всех. Потом — от спутников отстанет.

Осел, что шестьдесят легко взял менов, — он,

Приняв еще пяток, не будет утомлен,

А тучи, что летят, как мчащиеся бури,

Все выплачутся вмиг, — и нет уж их в лазури!

Дух в нынешней беде смирением одень.

Кто знает, что тебе пошлет грядущий день?

Ты унижения была сносить готова,

Немало горестей терпела от Хосрова.

Он бесполезен был? Что ж! Скорбь угомони.

Бояться нечего: не съедено яхни.

Настал терпенья час, и счастье светит скудно.

Не торопись, ведь вверх воде взбираться трудно.

Когда придет пора воде помчаться вниз, —

С ней счастье потечет, к тебе придет Парвиз.

Ты скажешь: «Я добро и зло постичь сумела»,

Когда своим ключом раскроешь створки дела.

Сине-зеленою нам кажется парча,

А в складках скрылся цвет багряного луча.

Немало мест, что нам простой землею мнятся,

А там и бирюза и яхонты таятся».

И удалось Бану — кто был бы ей под стать? —

Кумир, что без четы, с терпеньем сочетать.

И опытный Шапур, властитель изречений,

Привел ей несколько тончайших заключений.

И сердце жаркое в покой заключено,

О милом памятью утешено оно.

Ширин сносила дни, что горестно летели,

Без счастья прочного, без сердца в нежном теле.

Бану тоску Ширин стремилась превозмочь.

Опять ее Луна должна украсить ночь.

Но к благу бытия пресытившись любовью

Она, призвав Ширин однажды к изголовью,

Ей подает ключи: «Сокровища принять

Готова будь, Ширин, твоя уходит мать».

С недугом тяжкий спор стал глуше, бесполезней:

От благоденствия Бану пришла к болезни.

Недуга быстрого ее промучил зной;

Отвергло тело — дух, дух — мир отверг земной.

Рок разлучил ее с отрадой жизни краткой, —

И мир столь сладостный она вручила Сладкой.

Ушел ее закат за черный небосклон,-

И в землю снизошла, покинув царский трон.

То мирозданья власть; иного нет удела.

Всем веснам свой предел земля иметь велела.

Хоть склянка из камней, но склянка не снесет

Удар кремня, и все свой обретет черед.

Судьба творит стекло, иначе не бывает,

Но каждое стекло она же разбивает.

Пусть мудрая пчела скопить сумела мед, —

В чем польза, коль сама весь этот съела мед?

Вкруг зримого всего не вихри ли завыли?

Ты зримым не пленись: оно — пригоршня пыли.

И ветер, налетев, раскинет складки риз.

И травы разметет, и сломит кипарис.

В основу ветер взят, и вот — жилье готово.

Не радуйся жилью: плоха его основа.

Из-за чего в силках ты бьешься? Посмотри:

Нам дан гнилой орех, лишь пустота внутри.

Как заяц, как лиса, прельщаться ль в жизни краткой

Сном рока заячьим да лисьею повадкой?

Охотники на львов! Их мощный ряд — не мал.

Но сей лисице барс их в должный срок подмял.

Я взором опыта на мир взглянул, — и что же?

С чесанием руки все наслажденья схожи.

Так хорошо руке! А тронь, а снова тронь, —

И скоро руку жжет мучительный огонь.

Хоть сладостно пьянит благая чаша мира,

Похмелье — лишь оно останется от пира.

Забудь свою печаль: ее не стоит свет,

И радости твоей твой мир не стоит, нет!

Уставил яства мир направо и налево, —

Но вкусишь только то, что умещает чрево.

Сто кладов у тебя иль только лишь динар, —

Лишь то, что сможешь съесть, от мира примешь в дар.

Пока во здравье ты, пока не стал ты хилым,

Твой дух всем сумрачным противостанет силам.

Коль поколеблен дух, коль в нем не стало сил —

Напрасно бы у звезд здоровья ты просил.

Твой улыбнется рот земному пепелищу,

Коль естество твое усваивает пищу.

Коль человек взомнит: «Уж мне надежды нет», —

Путей спасения он забывает след.

Мир и дела его — все кажется мне ядом.

Ешь осторожно снедь; мирским не верь усладам.

О жадный! Кто жадней могильных злых червей!

Ты пояс подтяни, как скромный муравей.

Недуг обходит тех, кто скромен, а сегодня.

Как и вчера, умрет обжор дебелых сотня.

Не надо истреблять чрезмерно много трав,

Иль станешь ты искать лекарственный состав.

Коль будешь хлеб вкушать, как долю гюлышакара,

Ты тело не отдашь в неволю гюльшакара.

Как роза, блещет все, что не пошло на снедь,

Но съеденным плодам уж не блистать, а тлеть.

Зачем стяжаешь ты, коль жизни ты не просишь?

Спеша к мирским делам, зачем ты их поносишь?

Тому дает покой житейский горький дол,

Кто в нем подобно мне приюта не нашел.

Кто поселился в нем, тот должен на потребу

Иметь хоть горсть воды к ниспосланному хлебу.

Ты, смятой глины ком, — в смятении не будь!

Ты — прах, но пусть твоя не изнывает грудь.

Стыдится мир того, кто может из-за мира

В уныние прийти, чей дух блуждает сиро.

О пропитанье, друг, ты не имей забот:

Кто жизнь тебе послал, тебе и снедь пошлет.

Как небо ни хитро, как небо ни зловеще, —

Две клячи — день и ночь — оно посменно хлещет.

Знать, одвуконь езда ему на ум пришла —

То оседлает свет, то сумрак у седла.

Коль унесен отец в сей горестной стремнине,

Как сыну, в свой черед, не близиться к кончине?

Когда индийца — мир — убьет наследник, он

Клинком отмщения не будет поражен.

В ладу с индийцем ты, отца убившим? Воин!

Как не бесстрашен ты, — быть сыном не достоин.

Кинь горбуну стрелу в изогнутый хребет!

Он весь твой род убил, в нем снисхожденья нет.

Пока небесный свод свой лук тугой имеет, —

Жир нагулять себе добыча не сумеет.

Коль по траве олень идет к приюту льва, —

Клинками острыми становится трава.

Ты ль в безопасности? Подумай, друг любезный,

Ведь за тобою — смерч, а пред тобою — бездна.