Низами Гянджеви - Хосров и Ширин

Но в клетке сломанной уж места птице нет.

Царь вышел воевать, огней в столице нет.

Так волю с волею иной связал он туго,

Что отличить не мог двух слитых друг от друга.

Он, встретив пламень злой иль благодатный свет,

Лишь видел череду благих иль злых примет.

Вес образы вокруг он видел, как задачу,

И в них искал примет, вещающих удачу.

Но каждый любящий отвергнет знак дурной

Иль предназначит зло он для души иной.

И образ, будь он плох иль будь он сладок небу,

Пригодным сделает себе он на потребу.

Он к замку подходил в неделю только раз,

От замка Сладостной не отрывая глаз.

И вновь стремился он в спасительные степи,

Вновь славя давшую мучительные цепи.

И к млечному пруду в ночах, издалека

Он брел, что лань, и пил немного молока.

И нету для него иных желаний в мире…

Лишь этот водоем пред ним в подлунной шири.

И, не смыкая глаз, во тьме бродил он тут,

Где расположен был им выложенный пруд.

Стал сопричастен мир его любовным ранам:

Об одержимом весть раскинулась по странам.

И передал царю один из царских слуг

То, что сказал ему его ближайший друг.

Он слышал, что Ферхад, рыдающий в пустыне,

Лишь о себе весь мир твердить заставил ныне,

Что устремления любовного напасть

В пустыню бедняка заставила попасть.

От страсти к красоте, что всем сжигает очи,

Стеная, бродит он во мраке долгой ночи.

Он говорит: «Душа из-за Ширин больна!»

И речь его громка, и всем она слышна.

Ни стрелы, ни мечи, разящие с размаха,

Ни старцы, ни юнцы в нем не рождают страха.

Но знаю: лишь душой привязан он к Луне,

Лишь слухом о красе довольствуясь вполне.

Серебротелую всечасно поминая,

Про самого себя не помнит он, стеная.

В неделю раз он к ней приходит в замок; есть

Ему услада в том: о ней услышит весть.

Едва лишь внял Хосров нежданному рассказу,

К грабительнице душ страсть возрастает сразу.

В соревновании бойцы отважней бьют,

Два соловья нежней над розою поют.

Коль двое второпях становятся у, лавки,

Ты должен от купца ждать на товар надбавки.

Хосрова сердцу вновь ристалище дано:

Тот, сердце бросивший, с Хосровом заодно.

И по-иному шах заревновал подругу.

Придал соратник жар ревнивому недугу.

Все просит мысль его: «Ты делу помоги».

Не в глине ль он увяз? Не вытащить ноги!

Когда недуги нас охватят или скорби,

То стройный кипарис свой стан высокий сгорбит.

Очам болящего подмога не видна,

Ведь мысль болящего, как сам больной, больна.

Во здравье человек — и мысль его здорова,

А хил — всех дел его колеблется основа.

Врач, щупавший, леча, биенье многих жил,

В жару свой щупать пульс другому предложил.

И, отобрав людей из приближенной знати,

Шах в совещательной задумался палате.

«Как одержимого неистовство сдержать?

Как этой костью нам игральною сыграть?

Коль сохранить его — мое погибнет дело.

Сразить невинного — мне честь не повелела.

В могуществе царя я мыслил быть один.

На праздник мой прийти решил простолюдин.

Прекрасною Луной мне празднество готово.

Безумца позвала, чтоб радовать Хосрова».

И дали мудрецы царю такой ответ:

«Удача лишь тебе свой зажигает свет.

И венценосные перед тобой во прахе.

И прахом ног твоих окрест клянутся шахи.

Да будут, слоено мир, твои бессмертны дни, —

Да счастью вечному сопутствуют они!

Ему, чтоб для царя не стало вновь обузы,

Из золота скуем, не из железа, узы.

Ведь зелье от тоски — лишь золото, да, да.

Да! С золотом та смесь целебная всегда.

Ты призови его, ты в нем роди надежды,

Чтоб он на золото свои приподнял вежды,

За золото Ферхад и веру отметет,

За сладость звонкую от Сладкой отойдет.

Ведь с золотом мошна немало глаз гасила.

В железе от него оскудевала сила.

Коль золотой глупца не отмести метлой,

Тогда займи его работой над скалой.

Чтоб до поры, когда его иссякнет время,

Напрасно бы он бил в скалы гранитной темя».

И, речи выслушав, уж не бродя впотьмах,

Гор сокрушителя велел доставить шах.

И вот ввели его, могучего, как горы.

Вокруг стоял народ, в него вперяя взоры.

В страданье он склонил открытое чело.

Забвение всего на мощного нашло.

Он в тягостной тоске, в смятении глубоком

Стоял, овеянный неблагодатным роком.

На шаха не взглянув и не взглянув на трон,

Ногами в прах, как лев, уперся крепко он.

Он, унесенный прочь томленьем по Прекрасной,

Счел думу о себе и о царе — напрасной.

Ферхаду мощному оказан был почет.

Предложенным дарам ты потерял бы счет.

Слоноподобный сел, почтен многообразно.

Ларь с золотом, как слон, вздымался для соблазна.

Но в госте яхонтов огни сохранены,

И золото и прах для чистого — равны.

Поняв, что лучший дар могучему не нужен,

Хосров разверз уста — ларец своих жемчужин.

На острые слова, что складывал Хосров,

Гость острые слова был складывать готов.

Хосров спросил: «Ты кто? Тут все я знаю лица».

Ферхад: «Мой край далек, и Дружба — в нем столица».

Хосров: «Чем торг ведут, зайдя в такую даль?»

Ферхад: «Сдают сердца, взамен берут печаль».

Хосров: «Сдавать сердца — невыгодный обычай».

Ферхад: «В краю любви не каждые с добычей».

Хосров: «Ты сердцем яр. Опомниться спеши».

Ферхад: «Разгневан ты, я ж молвил — от души».

Хосров: «В любви к Ширин тебе какая радость?»

Ферхад: «Сладчайшая душе влюбленной — сладость».

Хосров: «Ты зришь ее всю ночь, как небосклон?»

Ферхад: «Когда усну. Но не доступен сон».

Хосров: «Когда гореть не станешь страстью злою?»

Ферхад: «Когда усну, прикрыв себя землею».

Хосров: «А если ты войдешь в ее чертог?»

Ферхад: «Я голову склоню у светлых ног».

Хосров: «А коль она твое поранит око?»

Ферхад: «Скажу: рази, второе — недалеко».

Хосров: «Когда б другой Прекрасную сыскал?»

Ферхад: «Узнал бы меч, хоть был бы тверже скал».

Хосров: «Коль к ней дойти тебе не станет мочи?»

Ферхад: «Что ж! Издали луна ласкает очи».

Хосров: «Быть вдалеке не надо от луны».

Ферхад: «Больным нужна ограда от луны».

Хосров: «Коль «все отдай» она промолвит строго?»

Ферхад: «Я с воплями прошу об этом бога».

Хосров: «Коль вымолвит: «Где ж голова твоя?»

Ферхад: «…то сей заем вмиг с шеи сброшу я».

Хосров: «Любовь к Ширин исторгни ты из тела».

Ферхад: «О, чья б душа погаснуть захотела?»

Хосров: «Найди покой, не жди благого дня».

Ферхад: «Спокойствие запретно для меня».

Хосров: «Твоя стезя — явить свое терпенье».

Ферхад: «Горя, нельзя явить свое терпенье».