Такис Вюргер - Клуб

Я положил свою руку на его плечо:

– Это был крутой удар правой.

– Ты знаешь, что он прошептал мне на ухо? – спросил Билли.

Я покачал головой.

Билли начал икать.

– Такие, как ты, всегда умирают первыми, богатый педик.

Я обнял его. Билли крепко обнял меня в ответ, и я чувствовал, как его грудная клетка поднимается при каждом всхлипе. Из двухсот студентов, которые в октябре заявились на участие в поединке против Оксфорда, осталось всего шестнадцать боксеров.

永远米利

Будильник: на 7 часов

Спорт: 50 отжиманий, 2 планки по 30 секунд, 40 приседаний

Мастурбация: один раз в кровати, один раз в душе Завтрак: лапша быстрого приготовления и цзяоцзы Девиз дня: шансы приумножаются, если их использовать

Цель дня: пережить визит к адонианцам; найти контакт с клубом Питта; быть лучшим

Приглашение к адонианцам было написано от руки на белом картоне, оно лежало на моем столе. Я заплатил одному студенту 500 фунтов за то, чтобы он внес меня в список. Я снова и снова смотрел на приглашение, когда надевал смокинг и завязывал галстук-бабочку розового цвета. Мне казалось, что розовый цвет будет к месту.

Я не знал, чего мне ожидать от этого визита. Знал только, что членами клуба адонианцев были красивые и богатые гомосексуалисты. Кстати, мне было известно, что председателем Фонда клуба Питта был профессор математики, который любил разноцветные нагрудные платочки и состоял в браке с мужчиной. Я был уверен, что встречу его у адонианцев.

В приглашении говорилось, что вечер начнется с небольшого приема, на котором будут подавать шампанское. Еда ожидалась в 19.30. Я вошел в Питерхаус, в зал с видом на сад, в 19.28, надеясь заинтересовать окружающих, кроме того, мой организм не очень-то выносил алкоголь, и я не хотел быть пьяным, когда подадут суп. Комната была освещена свечами, скатерть накрахмалена, в воздухе витал аромат кедра. Я был единственным азиатом в комнате и единственным мужчиной в галстуке-бабочке розового цвета.

На мужчине слева от меня я увидел блестящие запонки, они были ужасны.

– Красивые запонки, – произнес я.

Он представился Джилли. По его словам, запонки изначально были бриллиантовыми женскими сережками, которые для него переделал один индийский ювелир в Лондоне. Мы поговорили немного о наших портных. Когда Джилли положил руку мне на колено, я подумал, не ударить ли мне его по зубам своей тарелкой с хлебом, но решил пока подождать с этим.

Мы ели теплый суп из шпината, голубиный паштет, баранину с овощами и фасолью и десерт Eton Mess – смесь из клубники, безе и сливок. Но я был настолько пьян, что уже не воспринимал десерт. В другом конце зала я увидел профессора математики.

Когда официанты подавали портвейн, с места поднялся какой-то мужчина с седыми волосами и произнес речь, в которой было много метафор, понятых, вероятно, только британцам. Я пытался смеяться там, где, предположительно, нужно было смеяться. В конце речи седовласый мужчина сказал, что теперь можно будет либо подняться наверх и выпить еще бардолино, либо выйти в сад колледжа и насладиться удовольствиями Урана [8]. Все засмеялись, я хлопнул себя по колену и подумал, делают ли так же другие люди или это просто говорят так, что от смеха хлопают по ногам.

Через некоторое время я увидел, что профессор математики вышел через дверь, ведущую в сад.

Я подумал о цитате Клаузевица, которую однажды выучил наизусть для своих экзаменов в Пекине. Солдата призывают, одевают, вооружают, обучают, он спит, ест, пьет и марширует только для того, чтобы сражаться в свое время и в надлежащем месте. Эта фраза поразила меня так сильно, что я скачал произведение Клаузевица из Интернета полностью и выучил отдельные отрывки. Единственное, что смущало меня, была его смерть. Это было как-то не героически – заразиться, съев испорченный, зараженный холерой кусок пражской ветчины, а через неделю, полностью обезвоженным, выпасть из уборной во Вроцлаве. Если не принимать во внимание этот факт, я чувствовал, что у меня, Питера Вонга, и Карла фон Клаузевица много общего. Я направился в сад.

Там, прислонившись к дубу, стоял профессор. Какой-то парень сосал его член.

– Профессор, я хотел бы, чтобы мою кандидатуру порекомендовали в клуб Питта, – сказал я.

Профессор окинул меня взглядом от туфель до макушки и улыбнулся. А студент дал мне маленький желтый флакон.

– Сделай глубокий вдох, – сказал профессор.

Я вдохнул и понял, что все в порядке, подумал об этом бесконечное количество раз и посчитал себя очень умным. До этого дня я не был геем, и в будущем я сожгу любого, кто будет утверждать такое обо мне. Мне это не нравилось, но я знал, что поступаю правильно. Война никогда не является изолированным актом.

Шарлотта

Я надела одни из моих балетных чулок. Я танцевала пару лет назад и прекрасно помню преподавательницу из Испании, которая приезжала к нам домой один раз в неделю по приглашению моего отца, чтобы научить танцам меня и трех моих подруг. В то время я хотела пойти в обычную танцевальную школу и танцевать с мальчиками, как остальные девочки, но папа сказал, что я не такая, как другие девочки. И все-таки занятия с моими подругами были полезными для меня, потому что я научилась вести в танце за мужчину.

Я сидела на верхней ступеньке перед комнатой Ханса, укрыв ноги подолам пальто, чтобы согреться. Я ждала его и думала о поездке в Сомерсет.

Он был не похож ни на кого другого. Вероятно, поэтому он мне нравился. Ему было всего девятнадцать, он был тихим, слишком маленьким, застенчивым и никогда не шутил, но подарил мне то чувство, про которое я почти забыла. Были моменты, когда казалось, что он находился где-то очень далеко, хотя на самом деле сидел рядом со мной. А бó ́льшую часть времени мне казалось, что он только наполовину был со мной. Я пошла к нему, потому что мне так захотелось. Я думала, что это не имеет ничего общего с чувствами. Его рука лежала на мне, и впервые за долгое время я ощутила себя в безопасности, зная при этом, что мы никогда не сможем быть счастливы.

За день до этого я позвонила Магнусу, встретилась с ним в Старбаксе в районе Кингс-Кросс и сообщила, что больше не люблю его. Он не кричал, его светлые волосы были прекрасно уложены, он пил фраппучино и сказал, что он очень сожалеет о нашем расставании.

Он поднимался по лестнице, мокрый до кончиков волос. В этот раз крови не было. Я вздохнула.

Каждый раз, когда он возвращался с тренировки, я боялась, что у него будет сломан нос. Если получал сильные удары, то он прикладывал лед себе на лицо и улыбался. Это было его неотъемлемой частью, частью, которую я никогда не смогу понять.

Когда я увидела его, то почувствовала какой-то дискомфорт в груди, словно вдохнула дым. Я поцеловала его в губы. Они были солеными. Я чувствовала жар его кожи.