Джон Ирвинг - Дорога тайн

Некоторое время он смотрел, как она моет волосы. Хуан Диего считал Дороти весьма привлекательной молодой женщиной, и если бы она была фантомом – или в некотором смысле не из этого мира, – Хуану Диего показалось бы более правдоподобным, что она захотела быть с ним, пусть даже ее пребывание с ним было нереальным и иллюзорным.

– Кто ты? – спросил Хуан Диего Дороти в Эль-Нидо, но она спала или притворялась спящей, или Хуану Диего только показалось, что он спросил ее.

Ему было легче не спрашивать больше, кто она такая. Хуан Диего испытал огромное облегчение, представив, что Дороти и Мириам могли быть фантомами. Мир, который он себе представлял, приносил ему больше удовлетворения и меньше боли, чем реальный мир.

– Хочешь принять со мной душ? – спросила его Дороти. – Это будет забавно. Только кошки и собаки могут видеть нас или призраки, но какая им разница? – сказала она.

– Да, это будет забавно, – ответил Хуан Диего.

Он все еще смотрел в зеркало в ванной, когда маленький геккон вылез из-за зеркала и уставился на него своими яркими немигающими глазами. Геккон, несомненно, видел его, но для верности Хуан Диего пожал плечами и покачал головой. Геккон метнулся за зеркало – чтобы спрятаться, ящерице понадобилось полсекунды.

– Я сейчас приду! – сказал он Дороти.

Идея принять душ на открытом воздухе (не говоря уже о Дороти там) выглядела весьма заманчиво. И геккон точно заметил его – Хуан Диего знал, что он все еще жив или, по крайней мере, виден. Он не был каким-то призраком – во всяком случае, пока.

– Я иду! – сказал Хуан Диего.

– Одни обещания, – отозвалась из душа Дороти.

Ей нравилось делать его член скользким от шампуня и тереться о него под водными струями. Почему у него не было таких подружек, как Дороти, спрашивал себя Хуан Диего, но даже в молодости в его речах была, видимо, какая-то книжность, кажущаяся серьезность, которая отталкивала девушек. И не потому ли в своем воображении Хуан Диего был склонен представлять такую молодую женщину, как Дороти?

– Не беспокойся о призраках, я просто подумала, что тебе стоит их увидеть, – стоя в душе, говорила ему Дороти. – Им от тебя ничего не нужно – им просто грустно, и ты ничего не можешь поделать с их грустью. Ты американец. То, через что они прошли, – это часть тебя, или ты – часть того, через что они прошли, в общем, как-то так, – все говорила Дороти.

Но какая часть их была на самом деле частью его? – размышлял Хуан Диего. Люди – даже призраки, если Дороти была кем-то вроде призрака, – всегда пытались сделать его «частью» чего-то!

Мусорщиков невозможно лишить их мусора; куда бы ни отправились los pepenadores , они везде будут чужаками. Частью чего был Хуан Диего? Какая-то вселенская отчужденность путешествовала вместе с ним – она и была в нем, не только как в писателе. Даже его фамилия была вымышленной – не Ривера, а Герреро. Адвокат из американской иммиграционной службы возразил против того, чтобы Хуан Диего носил фамилию Ривера. Мало того что Ривера «вероятно, не был» отцом Хуана Диего. Ривера был в добром здравии; нехорошо, чтобы у приемного мальчика была эта же фамилия.

Пепе пришлось объяснять эту закавыку хозяину свалки; Хуану Диего было бы трудно сказать еl jefe , что «приемному мальчику» нужна новая фамилия.

– Как насчет Герреро? – предложил Ривера, глядя только на Пепе, а не на Хуана Диего.

– Ты согласен на Герреро, jefe ? – спросил Хуан Диего хозяина свалки.

– Конечно, – ответил Ривера, только теперь позволив себе бросить взгляд на Хуана Диего. – Даже ребенок свалки должен знать, откуда он родом, – сказал el jefe .

– Я не забуду, откуда я родом, jefe , – ответил Хуан Диего, и его фамилия уже превратилась во что-то придуманное.

Девять человек видели чудо в храме, то есть в храме Общества Иисуса в Оахаке, – как из глаз статуи текли слезы. Это была именно плачущая статуя Девы Марии, но чудо так и не было зарегистрировано, и шесть из девяти свидетелей умерли. После смерти оставшихся троих – Варгаса, Алехандры и Хуана Диего – умрет и само чудо, согласны?

Если бы Лупе была жива, она бы сказала Хуану Диего, что эта плачущая статуя была не главным чудом в его жизни. «Это мы чудотворны», – говорила ему Лупе. И разве сама Лупе не была главным чудом? Что именно она знала, чем рисковала, как смогла настоять на том, чтобы его будущее стало другим! Хуан Диего был частью этих тайн. Рядом с ними бледнели все прочие его испытания.

Дороти о чем-то говорила; она все болтала и болтала.

– Насчет призраков, – с самым невинным видом перебил ее Хуан Диего. – Думаю, есть способы отличить их от других гостей.

– Это довольно просто – они исчезают, когда на них посмотришь, – сказала Дороти.

За завтраком Дороти и Хуан Диего обнаружат, что в «Эль-Эскондрихо» не так уж много народу. Те, кто приходил завтракать за столиками на открытом воздухе, не исчезали при взгляде на них, но Хуану Диего они казались пожилыми и усталыми. Он, разумеется, сегодня утром посмотрел на себя в зеркало – немного дольше, чем обычно, – и сказал бы, что сам он тоже выглядит пожилым и усталым.

После завтрака Дороти захотелось, чтобы Хуан Диего увидел маленькую церковь, а может, часовню среди комплекса старых строений; она подумала, что архитектура может напомнить Хуану Диего испанский стиль, к которому он привык в Оахаке. (О, эти испанцы – они действительно объехали весь мир! – подумал Хуан Диего.)

Интерьер часовни был очень простым, без всяких причудливых украшений. Алтарь, похожий на маленький столик в кафе – на двоих. На кресте Христос, – казалось, этот Иисус, не слишком-то страдал, – и Дева Мария не громадина, а в нормальный человеческий рост. Эти двое вполне могли бы поговорить друг с другом. Но не эта хорошо знакомая пара, мать и сын, доминировала в церкви – не Мария и ее Иисус сразу привлекли внимание Хуана Диего.

Его заинтересовали два юных призрака на передней скамье в часовне. Молодые люди держались за руки, и один из них положил голову на плечо другому. Они казались не просто бывшими товарищами по оружию, хотя оба были в военной форме, – что-то большее объединяло их. Хуана Диего удивило не то, что давно умершие американские пленники – любовники (или были таковыми). Эти призраки не видели, как Дороти и Хуан Диего вошли в маленькую церковь; эти двое не только не исчезли, но продолжали с мольбой смотреть на Марию и Иисуса, как будто считали, что они одни в часовне и никто их не видит.

Хуан Диего всегда представлял, что когда умрешь и станешь призраком, то твой облик – особенно в церкви – будет другим. Разве ты все еще будешь нуждаться в наставлении? Разве ты уже не узнал каким-то образом все ответы на свои вопросы?

Но эти два призрака выглядели такими же растерянными, как и любые два попавших в беду любовника, когда-либо непонимающе смотревших на Марию и Иисуса. Хуан Диего видел, что эти двое ничего не знают. Эти два мертвых солдата были осведомлены не лучше живых; эти два молодых призрака все еще искали ответы.