Джон Ирвинг - Дорога тайн

– О, я была везде, – возразила Мириам в своей обычной лаконичной манере.

Везде? Хуан Диего удивился. Везде побывать невозможно, думал он. Но если речь о том, какие чувства вызывает то или иное место, то тут главное индивидуальное восприятие, правильно? Не каждый четырнадцатилетний подросток, впервые увидев Айова-Сити, счел бы переезд из Мексики чем-то необыкновенным; для Хуана Диего Айова была приключением. Он был мальчиком, который никогда не старался походить на молодых людей вокруг себя; внезапно повсюду появились студенты. Айова-Сити был городом колледжей, городом «Большой десятки» [42]– кампус находился в центре, город и университет представляли собой одно и то же. Почему бы читателю свалки не посчитать университетский городок местом удивительным?

Любого четырнадцатилетнего мальчишку вскоре наверняка озадачило бы, что герои кампуса Айовы – звезды спорта. Тем не менее это соответствовало тому, как Хуан Диего представлял себе Соединенные Штаты: с точки зрения юного мексиканца, основу американской культуры составляли кинозвезды и герои спорта. Как сказала Хуану Диего доктор Розмари Штайн, он так и оставался то ли ребенком из Мексики, то ли взрослым из Айовы.

Для Флор переезд в Айова-Сити из Оахаки, возможно, дался бы труднее, если бы не было тех злоключений, через которые она прошла в Хьюстоне. Какие были перспективы у трансвестита и бывшей проститутки в университетском городе, входящем в «Большую десятку»? Она уже совершила ошибку в Хьюстоне; Флор не хотела испытывать судьбу в Айова-Сити. Но и кротость, скрытность, осторожность были не в характере Флор. Она всегда заявляла о себе.

Когда сумасшедший петух прокричал в третий раз, его крик оборвался на полукукареке.

– Ну вот и все, – сказала Мириам. – Больше никаких сигналов о ложном рассвете, никаких липовых вестников.

Пока Хуан Диего пытался понять, что именно имела в виду Мириам – голос ее звучал так властно, – залаяла собака, а затем и другие.

– Пожалей собак, они ни в чем не виноваты, – сказал Хуан Диего Мириам.

Так бы на его месте сказала Лупе. (Наступил еще один Новый год, а Хуан Диего все еще тосковал по своей любимой сестре.)

– Собак никто не тронет, дорогой, – пробормотала Мириам.

Теперь в открытые окна, выходящие на море, дул ветерок; Хуану Диего казалось, что он чувствует запах соленой воды, но он не слышал шума волн – если они вообще были. Только теперь он осознал, что может здесь поплавать; у «Энкантадора» был свой пляж и бассейн. (Добрый гринго, вдохновивший Хуана Диего на поездку на Филиппины, не вдохновлял его перспективой морских купаний.)

– Расскажи, как ты научился плавать в Айове, – прошептала Мириам ему на ухо; она оседлала его, и он почувствовал, как снова входит в нее. В ней было так гладко и шелковисто, что он подумал: это почти как плавание, – прежде чем ему пришло в голову, что Мириам знает, о чем он думает.

Да, это было давно, но благодаря Лупе Хуан Диего понимал, каково это – быть рядом с тем, кто читает твои мысли.

– Я плавал в крытом бассейне Университета Айовы, – начал Хуан Диего, чуть задыхаясь.

– Я имела в виду, кто… дорогой, я имела в виду, кто тебя учил, кто привел тебя в бассейн, – мягко сказала Мириам.

– О.

Хуан Диего не мог произнести их имен, даже в темноте.

Плавать научил его сеньор Эдуардо – это было в бассейне старого Манежа в Айове, рядом с университетскими больницами и клиниками. Эдварда Боншоу, который оставил научно-преподавательскую деятельность, чтобы стать священником, снова пригласили на кафедру английского языка в Университете Айовы – «откудова он и явился», – любила повторять Флор, преувеличивая свой мексиканский акцент словом «откудова».

Сама Флор не плавала, но после того, как Хуан Диего научился плавать, она время от времени сопровождала его в бассейн, в который ходили преподаватели университета и их дети, а также горожане. Сеньор Эдуардо и Хуан Диего любили старый Манеж – в начале семидесятых, еще до того, как была построена арена «Карвер-Хокай» [43], большинство спортивных соревнований для закрытых помещений в Айове проходили в Манеже. Помимо плавания, Эдвард Боншоу и Хуан Диего ходили на баскетбольные матчи и соревнования по борьбе.

Флор нравился бассейн, но не старый Манеж; по ее словам, вокруг бегало слишком много спортсменов. В бассейн женщины приводили своих детей – рядом с Флор эти женщины чувствовали себя неуютно, но не рассматривали ее. А молодые люди – всегда говорила Флор – не могли ничего с собой поделать, они просто пялились на нее. Флор была высокой и широкоплечей – рост шесть футов два дюйма, вес сто семьдесят фунтов, – и хотя груди у нее были маленькими, они выглядели по-женски очень привлекательными и крепкими.

У бассейна Флор была в цельном купальнике; бедра она всегда обматывала большим полотенцем, паха не было видно, и она никогда не заходила в воду.

Хуан Диего не знал, как Флор справлялась с переодеванием и раздеванием – это пришлось бы делать в женской раздевалке. Может, она никогда не снимала купальник? (Он никогда не был мокрым.)

– Не беспокойся об этом, – сказала Флор мальчику. – Я никому не показываю свой хобот, кроме как сеньору Эдуардо.

Во всяком случае, в Айова-Сити, как поймет Хуан Диего. Однажды станет понятно, почему Флор время от времени уезжала из Айовы – не часто, лишь изредка.

Если брат Пепе случайно видел Флор в Оахаке, он писал Хуану Диего. «Полагаю, вы с Эдвардом знаете, что она здесь – „просто гостит“, говорит она. Я вижу ее в обычных местах – ну, я не имею в виду все „обычные“ места!», – уточнял Пепе.

Пепе имел в виду, что видел Флор в «Ля-Чине», гей-баре на Бустаманте, в том самом, который потом стал называться «Чинампа». Пепе также видел La Loca , то есть Флор, в «Ля-Короните», куда ходили в основном геи, а трансвеститы были одеты в женское платье, чтобы кого-нибудь подцепить.

Пепе не имел в виду, что Флор появлялась в отеле шлюх; Флор скучала не по отелю «Сомега» и не по тем временам, когда она была проституткой. Но куда такой личности, как Флор, было пойти в Айова-Сити? Флор любила вечеринки – по крайней мере, иногда. В Айова-Сити в семидесятых и восьмидесятых не было «Ля-Чины» – не говоря уж о «Ля-Короните». Что плохого в том, что Флор время от времени возвращалась в Оахаку?

Брат Пепе не осуждал ее, и, очевидно, сеньор Эдуардо все понимал.

Когда Хуан Диего покидал Оахаку, у брата Пепе вырвалось:

– Не становись одним из тех мексиканцев, которые…

Пепе замолк.

– Которые что? – спросила Флор у Пепе.

– Одним из тех мексиканцев, которые ненавидят Мексику, – выговорил Пепе.

– Вы имеете в виду одного из тех, кто стал американцем? – спросила Флор.

– Милый мальчик! – воскликнул брат Пепе, прижимая к себе Хуана Диего. – Ты же не хочешь стать одним из тех мексиканцев, которые всегда возвращаются, то есть которые не могут жить в других местах? – добавил Пепе.