Джон Ирвинг - Дорога тайн

– Шумная, назойливая шлюха! – крикнула Лупе вслед красотке-акробатке. – Это не твое будущее – забудь об этом, – только и сказала Лупе Хуану Диего.

Впереди виднелись львиные клетки. Львы проснулись – все четверо. Глаза трех львиц настороженно следили за идущими по цирковой аллее. Угрюмый самец Омбре, прищурившись, смотрел на приближающегося укротителя львов.

Идущим по оживленной аллее могло показаться, что мальчик-калека споткнулся, а его младшая сестра схватила его за руку, чтобы он не упал, а кто-то, более пристально наблюдавший за детьми свалки, мог вообразить, что хромающий мальчик просто наклонился, чтобы поцеловать сестру в висок.

На самом же деле Хуан Диего начал шепотом говорить на ухо Лупе:

– Если ты действительно можешь сказать, о чем думают львы, Лупе…

– Я могу сказать, о чем ты думаешь, – прервала его Лупе.

– Ради бога, будь осторожна, не спеши говорить, о чем думают львы! – поспешно прошептал Хуан Диего.

– Это ты должен быть осторожен, – сказала Лупе. – Никто не понимает, что я говорю, пока ты не переведешь им, – напомнила она ему.

– Только заруби себе на носу: я не занимаюсь планом твоего спасения, – говорила Флор айовцу, который разразился слезами – то ли слезами счастья, то ли слезами душевного раздрая, то ли просто слезами. Другими словами, это был безутешный плач – иногда страсть берет свое, заставляя вот так проливать слезы.

Их небольшая группа остановилась перед клетками со львами.

– Hola , Омбре, – сказала Лупе льву.

Не было никаких сомнений, что большой представитель кошачьих смотрел на Лупе – только на Лупе, а не на Игнасио.

Возможно, Хуан Диего набирался необходимой смелости, чтобы стать небоходцем; возможно, в этот момент он верил, что у него ее хватит. И в самом деле, стать Диво-мальчиком казалось вполне возможным.

– Что вы теперь думаете насчет ее умственной отсталости? – спросил мальчик-калека укротителя львов. – Вы же видите – Омбре знает, что она умеет читать мысли, согласны? Она настоящая , – добавил мальчик. Он и вполовину не был уверен в том, что говорил.

– Только не пытайся меня надуть, ходок по потолку, – сказал Игнасио Хуану Диего. – Никогда не ври мне о том, что говорит твоя сестрица. Я узнаю, если ты мне соврешь, палаточный ходок-практикант. Я и без нее могу прочитать, что у тебя на уме, – добавил укротитель львов.

Когда Хуан Диего посмотрел на Лупе, она ничего не сказала – даже не пожала плечами. Девочка сосредоточилась на льве. Даже для самого случайного человек на цирковой аллее было очевидно, что Лупе и Омбре полностью настроены на мысли друг друга. Старый лев и девочка не обращали ни на кого внимания.

20

Casa Vargas [41]

Во сне Хуан Диего не мог понять, откуда доносится музыка. Это были не навязчивые звуки мариачи, разлетающиеся над столиками в открытом кафе у отеля «Маркиз дель Валье», не одна из тех поднадоевших групп, которые готовы были играть хоть на Сокало. И хотя у циркового оркестра в «La Maravilla» имелась своя версия «Дорог Ларедо», исполняемая медными духовыми и барабанами, на сей раз звучало нечто мало похожее на предсмертную или погребальную версию ковбойской элегии.

Поначалу Хуан Диего услышал пение; во сне он различал слова песни – пусть они звучали и не так приятно, как в исполнении доброго гринго. О, как любил el gringo bueno «Дороги Ларедо» – славный парень мог петь эту балладу и во сне! Даже Лупе приятно пела эту песню. Пусть ее голос звучал натужливо и непонятно, но это был девчоночий голос, полный чистоты и невинности.

Любительский вокал из клуба на пляже смолк, так что это не было заезженное караоке; праздновавшие Новый год в клубе на пляже острова Панглао отправились спать или утонули во время ночного купания. И никто больше по случаю Нового года не звонил в «Энкантадоре» по телефону – даже «Ночные обезьяны» милосердно молчали.

В номере Хуана Диего стояла кромешная тьма; он затаил дыхание, потому что не слышал дыхания Мириам – только печальную ковбойскую песню, исполняемую голосом, который Хуан Диего не узнал. Или узнал? Странно было слышать, как «Дороги Ларедо» исполняет зрелая женщина. Но разве сам голос нельзя было узнать? Просто голос не подходил для этой песни.

«По одежке в тебе признаю я ковбоя, – пела женщина низким, сильным голосом. – Постой, не спеши, погоди!»

Неужели это голос Мириам? – удивился Хуан Диего. Как она могла петь, если он не слышал ее дыхания? В темноте Хуан Диего не был уверен, что она действительно здесь.

– Мириам? – прошептал он. Затем он снова произнес ее имя, чуть громче.

Пение прекратилось – «Дорог Ларедо» больше не было. Не было слышно и дыхания; Хуан Диего замер. Он прислушивался к малейшему шороху, – возможно, Мириам вернулась в свою комнату. Должно быть, он храпел или разговаривал во сне – иногда, когда ему что-то снилось, Хуан Диего разговаривал.

Я должен прикоснуться к ней – просто чтобы проверить, здесь она или нет, подумал Хуан Диего, но побоялся это сделать. Он дотронулся до пениса, понюхал пальцы. Запах секса не должен был испугать его – он ведь, конечно, помнил, что занимался сексом с Мириам. Но он этого не помнил – лишь нечто смутное. Он определенно что-то сказал, то есть о том, как ощущал ее, каково это – быть внутри нее. Он сказал «шелковая» или «шелковистая»; это было все, что он мог вспомнить, только одно слово.

А Мириам сказала:

– Ты забавный – тебе нужно все назвать.

Потом закукарекал петух – в полной темноте! Неужели петухи на Филиппинах сошли с ума? Неужели этот глупый петух сбит с толку караоке? Неужели глупая птица приняла «Ночных обезьян» за ночных кур?

– Кто-то должен убить этого петуха, – сказала Мириам низким, хрипловатым голосом; он почувствовал, как ее обнаженные груди коснулись его груди и плеча, а ее пальцы сомкнулись на его пенисе. Возможно, Мириам видела в темноте. – Вот ты где, дорогой, – сказала она, как будто он нуждался в подтверждении, что он существует, что он действительно здесь, с ней, – поскольку все это время он задавался вопросом, реальна ли она сама, действительно ли она существует. (Именно это он и боялся узнать.)

Сумасшедший петух снова закукарекал в непроглядной ночи.

– Плавать я научился в Айове, – сказал Хуан Диего в темноте.

Занятно разговаривать с тем, кто держит ваш пенис, но именно так оно и было с Хуаном Диего (не только в его снах). Время скакало вперед или назад; время казалось скорее ассоциативным, чем линейным, но все же не только ассоциативным.

– Айова, – пробормотала Мириам. – Не то, что приходит на ум, когда я думаю о плавании.

– В воде я не хромаю, – сказал Хуан Диего. Мириам снова возбудила его; вдалеке от Айова-Сити Хуан Диего мало встречал людей, которых интересовала Айова. – Ты, наверное, никогда не была на Среднем Западе.