Джон Ирвинг - Дорога тайн

Он позволил кнуту полностью размотаться и, выходя из палатки, волочил его за собой во всю длину. Кнут тянулся за ним, следуя за своим хозяином, как ручная змея. Все девушки-акробатки смотрели на Лупе; даже Долорес, суперзвезда номера «Прогулка по небу», смотрела на нее.

– Все они хотят знать, когда Игнасио собирается их трахнуть, считает ли он, что они для этого созрели, – сказала Лупе Хуану Диего.

Жена укротителя львов (и все остальные, даже миссионер) слышали слово «интересно» от Игнасио.

– Так что насчет самого Игнасио? – спросила Соледад, обратившись не к Лупе, а непосредственно к Хуану Диего.

– Да, Игнасио думает о том, чтобы трахнуть всех нас – каждую девочку, – он только об этом и думает, – сказала Лупе. – Но вы уже и так это знаете – я для этого вам не нужна, – повернулась она к Соледад. – Все вы это уже знаете, – заключила Лупе; при этом она посмотрела на каждую из девочек-акробаток, а на Долорес дольше всех.

Никого не удивил буквальный перевод Хуаном Диего слов сестры. Менее всех удивленной выглядела Флор. Даже Эдвард Боншоу не был удивлен, но, конечно, он не понял бо́льшую часть разговора, включая и перевод Хуана Диего.

– Впереди вечернее представление, – сказала Соледад вновь прибывшим. – Девочки должны переодеться для выступлений.

Соледад показала детям свалки палатку, где они будут жить. Как и было обещано, это была палатка для собак; для детей там поставили две раскладушки, шкаф и зеркало в полный рост.

Собачьи коврики и миски для воды были аккуратно разложены и расставлены по ранжиру, и маленькая вешалка для собачьих костюмов никому не мешала. Дрессировщица собак была счастлива познакомиться с детьми свалки; пожилая женщина, она одевалась так, словно была еще молода и красива. Когда дети вошли в палатку, она как раз наряжала собак для вечернего представления. Ее звали Эстрелла, что означает «звезда». Она сказала niños , что ей нужно отдохнуть от собак и поспать отдельно, хотя, судя по тому, как Эстрелла одевала собак, было ясно, что она искренне их любит и заботится о них.

Нежелание Эстреллы выглядеть на свой возраст делало ее чуть ли не ребенком, чуть ли не младше детей свалки, – Лупе и Хуану Диего она нравилась, как и собаки. Лупе никогда не одобряла легкомысленный внешний вид своей матери, но блузки с глубоким вырезом, которые носила Эстрелла, были скорее смешными, чем безвкусными; ее усохшие груди то и дело мелькали в глубоком вырезе, но они были маленькими и сморщенными – в том, что Эстрелла их не скрывала, не было ничего вызывающего. Ее некогда узкие юбки теперь выглядели по-клоунски; Эстрелла была пугалом – ее одежда ей не подходила, одежда больше не смотрелась на ней так, как когда-то (Эстрелле же, наверное, казалось, что все на ней по-прежнему сидит как влитое).

Эстрелла была лысой; ей не нравилось, как редеют ее когда-то черные, словно вороново крыло, волосы и как они теряют свой прежний блеск. Она брила голову или просила, чтобы ее побрили, потому что сама часто оставляла на голове порезы, – и носила парики (париков у нее было больше, чем собак). Все парики были слишком молодежными для нее.

По ночам Эстрелла спала в бейсболке; она жаловалась, что из-за козырька ей приходится спать на спине. Она не виновата, что храпит, – во всем виновата бейсболка. На лбу у нее от бейсболки оставался постоянный след в виде вмятины, которая не прикрывалась париками.

Порой Эстрелла так уставала, что забывала заменить на бейсболку тот или иной парик. Если «La Maravilla» не давал представлений, лысая Эстрелла в своем наряде и бейсболке выглядела как мультяшная проститутка.

Она была щедрым человеком – не жадничала и позволяла Лупе примерять свои парики. Эстрелле и Лупе нравилось надевать эти парики на собак. Сегодня у Эстреллы был не «бейсбольный» день; на ней был огненно-рыжий парик, который, возможно, выглядел бы лучше на одной из ее собак – и уж точно он больше подошел бы Лупе.

Всем было понятно, почему дети свалки и собаки обожали Эстреллу. Но, несмотря на свое гостеприимство, она была не так рада Флор и сеньору Эдуардо, как niños de la basura . Эстрелла была либералкой в вопросе сексуальных отношений; она не возражала, чтобы в собачьей палатке находилась проститутка-трансвестит. Но дрессировщица всегда бранила собак, если они гадили в палатке. Эстрелла не хотела, чтобы обляпанный дерьмом айовец навел собак на какие-нибудь дурные мысли, поэтому не приветствовала этого иезуита.

Рядом с душем под открытым небом, за мужской уборной, имелся кран с длинным шлангом; Флор повела туда Эдварда Боншоу, чтобы он как-нибудь избавился от слоновьего дерьма, которое затвердело на сандалиях миссионера и, что еще более неприятно, между пальцами его босых ног.

Поскольку Эстрелла отвлекла Лупе, называя ей клички собак и рассказывая, сколько нужно кормить каждую из них, Соледад воспользовалась моментом, когда больше никого рядом с Хуаном Диего не было; как скоро поймет мальчик, в палатках труппы было не так много моментов, когда ты оставался один, как и в приюте.

– Твоя сестра очень особенная, – тихо начала Соледад. – Но почему она не хочет, чтобы ты стал таким же дивом, как девочки-акробатки? Исполнительницы прогулки по небу – звезды этого цирка.

Идея стать звездой ошеломила его.

– Лупе считает, что у меня другое будущее – не хождение по небу, – сказал Хуан Диего. Он чувствовал себя застигнутым врасплох.

– Лупе читает и будущее? – спросила Соледад мальчика-калеку.

– Только частично, – ответил Хуан Диего; по правде говоря, он не знал, насколько Лупе осведомлена о будущем. – Лупе не видит в моем будущем хождения по небу, она думает, что я разобьюсь, если попытаюсь это сделать – если попробую.

– А ты сам что думаешь, Хуан Диего? – спросила жена укротителя львов. Для мальчика она была незнакомым типом взрослого человека.

– Я просто знаю, что не хромал бы, если бы ходил по небу, – сказал он. Призрак решения маячил перед ним.

– Эта такса – кобель по кличке Бэби, – услышал он, как Лупе повторяет сама себе; Хуан Диего знал, что именно так она запоминает то, что ей нужно. Он посмотрел на маленькую таксу: на ней была детская шляпка, завязанная под подбородком, и она сидела, выпрямившись, в детской коляске.

– Игнасио хотел, чтобы у него был кто-то читающий мысли львов, – внезапно сказала Соледад Хуану Диего. – Ну какую интермедию может исполнить в цирке тот, кто читает мысли? Ты сам сказал, что твоя сестра не предсказывает будущее, – мягко продолжила Соледад.

Не то представляли себе дети свалки, когда ехали сюда.

– Овчарку зовут Пастора, – услышал Хуан Диего голос Лупе.

(Существительное pastora означает «пастушка».) Пастора была овчаркой типа бордер-колли; на ней было надето платье. Когда собака ходила на своих четырех, то спотыкалась о платье, но когда вставала на задние лапы, толкая передними детскую коляску с ребенком (таксой) в ней, платье ей не мешало.