Джон Толкин - Товарищество Кольца

Несколько дней товарищи провели в Лотлориене. Все это время ярко светило солнце, только изредка проливался мягкий теплый дождь и оставлял все живое свежим и чистым. Воздух был прохладен и нежен, как ранней весной, однако путники чувствовали, что вокруг вступает в силу зима. Они ничего не делали, только ели, пили, отдыхали и прогуливались среди деревьев, и этого было довольно.

Они не видели больше Лорда и Леди и мало разговаривали с эльфами — почти никто из лесного народа не знал языка вестрон. Халдир распрощался с ними и ушел обратно к северным границам, где были установлены сильные посты после тех новостей о Мории, что принесли путники. Леголас почти все время проводил с галадримами и после первой ночи возвращался лишь изредка, чтобы поесть и поговорить. Уходя, он часто брал с собой Гимли, и все удивлялись этой перемене.

Путешественники часто вспоминали о Гэндальфе. И то, что каждый знал о нем, ярко вставало перед их глазами. Когда прошли усталость и боль, горе потери стало осознаваться острее. Они часто слышали поблизости голоса эльфов и знали, что те слагают плачи о гибели Гэндальфа — его имя постоянно слышалось среди мягких звучных слов, понять которые путники не могли.

— Митрандир, Митрандир, — пели эльфы, — о Серый Пилигрим!

Так они называли его. Но когда Леголас был с товарищами, он не переводил им этих песен, заявив, что не обладает необходимым искусством и горе его так велико, что вызывает слезы, а не песню.

Фродо был первым, кто попытался излить свою боль в запоминающихся словах. Ему редко хотелось сочинить песню или стихотворение, даже в Ривенделле он слушал, но сам не пел, хотя в памяти его хранилось множество стихотворных строк. А теперь, когда он сидел у фонтана в Лориене и слышал вокруг голоса эльфов, его мысли приняли форму песни, и песня эта показалась ему красивой. Но когда он попытался повторить ее Сэму, то смог вспомнить лишь часть:

Чуть вечер в Шире тьму совьет,

уж на Холме — его шаги;

без слов он в дальний путь идет

задолго до рассветной зги.

Сквозь Глушь до Западных земель,

от пустоши до южных гор,

под дождь, в слепящую метель,

сквозь мрак и смрад драконьих нор.

Эльф, Хоббит, Человек и Гном,

на ветке дрозд, бобер в реке —

с ним говорили на своем,

для всех секретном языке.

В руке целителя — клинок,

спине привычно груз нести;

хранил во взоре огонек

усталый пилигрим в пути.

Он все премудрости постиг

и в шутках был неутомим,

в помятой шляпе наш старик

с тяжелым посохом своим.

На страшный мост отважно став,

Огонь и Темень поборол;

о камень посох свой сломав,

он в Казад-думе смерть нашел.

— Вы скоро превзойдете мастера Бильбо, — заметил Сэм.

— Боюсь, что нет, — ответил Фродо, — но это лучшее, что я могу сочинить.

— Ну, мастер Фродо, если вы еще раз попробуете, вставьте, пожалуйста, словечко о его фейерверках, — попросил Сэм, — что-нибудь вроде этого:

Взорвется звездный сноп ракет —

зеленый, желтый, синий след,

иль струи золота под гром

цветочным падают дождем.

— Нет, это я оставлю тебе, Сэм. Или, может, Бильбо. Но — хватит, я не могу больше говорить об этом. Не могу представить, как сообщу Бильбо ужасную новость.

Однажды вечером Фродо и Сэм прогуливались в прохладных сумерках. Оба вновь ощущали тревогу. На Фродо внезапно пала тень предстоящей разлуки: он почувствовал, что близко время, когда придется покинуть Лотлориен.

— Что ты теперь думаешь об эльфах, Сэм? — спросил он. — Я задаю тебе тот же вопрос, что и раньше, — кажется, это было много веков назад, — но с тех пор ты многое повидал.

— Да уж! — согласился Сэм. — И я считаю, что есть эльфы и... эльфы. Все они достаточно эльфы, но по-разному. Этот народ в Лориене не путешествует бездомно и больше похож на нас: эльфы кажутся сроднившимися с Лориеном сильнее, чем хоббиты с Широм. Трудно сказать, они ли сделали землю такой, или земля сделала их, если вы понимаете, что я имею в виду. Здесь удивительно спокойно. Кажется, ничего не происходит и никто не хочет, чтобы что-то происходило. Если в этом какое-то волшебство, то оно настолько глубоко, что я его не чувствую.

— Ты сможешь увидеть все, что только захочешь, — сказал Фродо.

— Ну, — ответил Сэм, — я хочу сказать, что никто этим не занимается. Никаких фейерверков, которые обычно показывал бедный старый Гэндальф. Интересно, что мы не видим в эти дни Лорда и Леди. Теперь мне кажется, что она может делать удивительные вещи, если захочет. Мне так охота посмотреть на эльфийское волшебство, мастер Фродо!

— А мне — нет, — сказал Фродо, — здесь все и так хорошо. И мне не хватает не фейерверков Гэндальфа, а его густых бровей, его вспыльчивого характера, его голоса.

— Вы правы, — согласился Сэм, — и не думайте, что я не грущу без него. Просто я хотел взглянуть на волшебство, о котором говорится в старых сказках. Никогда не видел земли прекраснее этой. Как будто ты дома в праздник, если вы меня понимаете. Я не хочу уходить отсюда. Но чувствую, что уходить нам придется, и нужно это делать побыстрее. «Если будешь затягивать работу, лучше и не начинай ее», — говорил обычно мой старик. Не думаю, чтобы этот народ мог еще чем-то, даже волшебством, помочь нам.

— Боюсь, ты прав, Сэм, — сказал Фродо, — но я очень надеюсь, что перед уходом мы еще раз увидим Леди эльфов.

И как бы в ответ на его слова к ним приблизилась Леди Галадриэль. Высокая, белоснежная, прекрасная, она шла под сенью дерева. Она не сказала ни слова, жестом поманив их за собой.

Повернувшись, она повела их на южный склон холма Карас-Галадон. Пройдя через ворота в высокой живой изгороди, они очутились в замкнутом пространстве. Здесь не росли деревья и вверху синело открытое небо. Взошла Вечерняя Звезда и засверкала белым огнем над западными лесами. Леди по длинному лестничному пролету спустилась в глубокую зеленую лощину, через которую, журча, пробегал серебряный ручей, начинавшийся от фонтана на холме. На дне лощины, на низком пьедестале, вырезанном в форме ветвистого дерева, стояла большая, но неглубокая серебряная чаша, а рядом — кувшин, тоже серебряный.

Галадриэль водой из ручья до краев наполнила чашу, дохнула на воду и, когда рябь улеглась, заговорила.

— Это Зеркало Галадриэли, — сказала она. — Я привела вас сюда, чтобы вы взглянули в него, если захотите.

Воздух совсем замер, долина была темна. А эльфийская Леди перед ними — высока и бледна.

— Зачем нам смотреть и что мы увидим? — спросил Фродо, полный благоговейного страха.

— Я могу приказать Зеркалу открыть многое, — ответила она, — а некоторым могу показать то, что они желают видеть. Но Зеркало также показывает и непрошеное, и эти картины часто более неожиданны и ценны, чем то, что мы хотим увидеть. Что вы увидите, если Зеркало будет показывать свободно, я не могу предсказать. Оно показывает то, что было, и то, что есть, и то, что может быть. Но кто что увидит — не может предсказать даже мудрейший. Хотите посмотреть?