Ирина Лобусова - Диббук с Градоначальницкой

— Кто обратился в милицию?

— Странно^ Соседка по Южной. Но указано, что у нее есть сын, 36 лет, проживающий вместе с ней. Похоже, это она.

— Глафира Чернова, уборщица и прачка?

— Скорей прислуга. Убирала наверняка у нэпманов. Кто еще может платить за уборку? Только нэпманы. И Южная совсем недалеко от того места, где убили девицу.

— Возможно, она знала проститутку. И услышала, либо увидела что-то, связанное с ее убийством, — размышлял вслух Сосновский, — другой причины ее убийства я пока не вижу. Она узнала что-то опасное для убийцы. Может, даже пыталась его шантажировать.

— Похоже на то, — кивнул Петренко. — Помнишь, что нам доктор сказал? Следов насилия как над женщиной на трупе нет. Да и проститутка не была изнасилована перед смертью. Значит, причина этих убийств в другом. Ты правильно рассудил — она могла что-то узнать.

— Раз так, значит, убийца наш ошивается на Молдаванке, — сказал Володя.

— Завтра наведаемся на эту Южную. Привезем сына на опознание.

— А ты думал о том, что парня, жениха проститутки, придется отпускать? — ехидно улыбнулся Сосновский.

— Ну подожди! Ничего же еще не известно, — с неким раздражением картинно развел руками Петренко.

В гостиной владельца пекарни «Одесские баранки» Всеволода Шиловского пили чай. Все семейство собралось под ярким светом хрустальной лампы, освещающей роскошный стол. Чего только на нем не было!

Белый хлеб и копченая осетрина, грибы в густой крестьянской сметане и запеченный в тесте бараний бок, красная икра и тонкий сливочный сыр, поблескивающий в электрическом свете, как сплав драгоценного металла… Сахарные плюшки, мед и сливовое варенье^ Ну и, конечно, собственно чай — ароматный, черный, настоящий чай. Во всяком случае на середине стола стоял большой самовар.

От такого изобилия у обыкновенного человека, выстоявшего многочасовую очередь, чтобы по хлебным карточкам получить глинистый, с опилками хлеб, безвкусный либо воняющий дрожжами, случился бы обморок. Это и было время НЭПа, когда одни умирали от голода на недостаточном хлебном пайке, а другие обжирались продуктами, о которых и не слышал никогда обыкновенный рабочий или служащий.

Большинство работающих на государство и получающих продуктовые пайки не могли покупать продукты в нэпманских лавках, где были заоблачные цены. Одна часть горожан умирала с голоду, мучительно наблюдая, как голодают и их дети, другие же проматывали деньги в дорогих ресторанах и выбрасывали на помойку еду, которая могла бы спасти чью-то жизнь.

Таким был НЭП, и острое социальное неравенство только обострило те язвы, которые всегда есть в человеческом обществе — жадность, тупую алчность и злость, когда богатые не могли нажраться, а бедные захлебывались черной ненавистью, от которой до ярости и насильственной смерти один шаг.

Но семейство Шиловских не думало о социальных язвах. За столом сидела маман Шиловская, сам нэпман Шиловский — ее великовозрастный сынок — и две сестры нэпмана — одна старше, другая младше, злобные старые девы, кривящиеся даже от такого изобилия и язвительно критикующие все.

Несмотря на то что Шиловскому уже исполнилось сорок, он никогда не был женат. Он был крайним эгоистом, не способным заботиться ни о ком, кроме себя. Все бытовые нужды взяла на себя его мамочка, старательно оберегавшая своего сыночка от «жадных и корыстных стерв».

Шиловские были поляками. И где-то в Польше у них были родственники. Но уезжать из Одессы они не хотели. Природная хитрость, лживость и тот же эгоизм помогли Шиловскому добиться успеха в торговле. Открыв во времена НЭПа свою пекарню и разбогатев на выпечке из гнилой муки с мышиным пометом и грязным сахаром, он получал весьма неплохие деньги.

Розоватый, пухленький, с небольшой плешью, при первом взгляде Шиловский казался добрым и мягким человеком. Но только на первый взгляд. Патологический лжец по натуре, он быстро выдавал себя хитрым выражением глаз, которые никогда не смотрели на собеседника.

Уминая булку, сверху жирно намазанную черной икрой, Шиловский сербал крепкий чай и ощущал себя на верху блаженства. Именно в такой патетический момент с грохотом распахнулась дверь в гостиную, и на пороге возникли пятеро — четверо мужчин и молодая темноволосая женщина в мужской одежде. В руках у всех было оружие.

Шиловский чуть не подавился булкой. Как большинство эгоистов, он был очень труслив. Краска схлынула с его лица, ставшего вмиг похожим на мятую белую бумагу.

— Деньги, ценности, открыть сейф! — скомандовала женщина, наставив револьвер на Шиловского. — Встать из-за стола!

Мадам Шиловская заголосила, схватилась за сердце. Женщина выстрелила в люстру, и на сидящих за столом посыпался хрустальный дождь.

— Следующая — в твою башку, старая курица, — спокойно сказала женщина. — Всем заткнуться. Открыть сейф.

Шиловский поднялся из-за стола и на подгибающихся ногах поплелся к сейфу в углу гостиной. Тело его было похоже на дрожащий студень. Щелкнул замок. Двое мужчин тут же принялись засовывать холщовые торбы деньги, золотые слитки, драгоценности — все те, чем был набит сейф. Еще один бандит обошел сидящих за столом женщин и забрал у них часы и золотые украшения. К добыче из сейфа бандиты добавили серебряную посуду.

— Хорошо жируешь, сволочь, — женщина уставилась тяжелым взглядом в лицо полумертвого от страха Шиловского.

— Наследство получил… честное слово… — залепетал тот.

Дальше произошло невообразимое. Женщина вдруг выстрелила два раза — и обе сестры Шиловские упали мертвыми на стол. Затем она хладнокровно выстрелила в грудь Шиловского. Тот, завыв, покатился по полу, но вскоре затих.

— Это тебе на память от Алмазной, сволочь, — сказала женщина и, спрятав за пояс пистолет, скомандовала: — Уходим, ребята!

В библиотеке синагоги.

Исчезновение уборщицы.

Что такое менора.

Изгнание злых духов

Таня спустилась по Градоначальницкой вниз и вышла на Балковскую, которая, как всегда, была запружена людьми и транспортом. Это был промышленный, рабочий район. Балковская плавно перетекала в Пересыпь, где было открыто просто неимоверное количество предприятий. Почти все они работали, а потому район был оживленный и шумный.

Таня пошла в сторону, противоположную от Пересыпи, — к Водяной Балке, туда, где находилась главная синагога. Ей было странно, что столь большая синагога стоит в таком месте. Но, наверное, когда ее строили, здесь все было по-другому.

С приходом к власти большевиков, которые были ярко выраженными атеистами, все религиозные, культовые сооружения моментально перешли к государству. Вокруг всего, связанного с религией, стали сжиматься тиски. И это не предвещало ничего хорошего. А потому в отдаленности синагоги от центра города теперь появился некий плюс. Хотя для жесткого контроля и давления большевиков отдаленность района не была помехой.