Ирина Лобусова - Диббук с Градоначальницкой

— Да, меня это тоже смущает, — ответила Таня. — Почему убийца отрезает головы только женщинам? Хотя. Меня ведь пытались задушить. Может, способ убийства не зависит от пола жертвы?

— Тогда это не серийный убийца, не сумасшедший, — убежденно сказал Володя. — Это ритуал. Да, отрезанные головы — какой-то ритуал. Хотелось бы понять какой.

— Из каббалы, — четко произнесла Таня, — ключ в этом. Но информации пока слишком мало. Еще один момент есть. Все эти убийства как-то связаны с самозванкой, действующей под моим именем.

— Что за связь, с чего ты взяла? — удивился Володя. — Есть факты?

— Фактов нет, — покачала Таня головой. — И логической связи нет тоже. Но я чувствую, что это так. Раввин подозревал меня — что я связана с налетами, поэтому он заставил меня присутствовать при разговоре с Тучей. Я не могу это обосновать, но это так.

— Тогда ты должна поговорить с раввином, — пожал плечами Володя. — А что еще?

— Бесполезно, — Таня покачала головой, — он не такой простой человек. Он не будет разговаривать. Тут надо с другой стороны подходить. Может, тогда все станет понятно.

— Я бы все-таки попытался поговорить. — настаивал Сосновский.

— Он с трудом идет на контакт, хоть сам и попросил нас о помощи, — ответила Таня.

Между тем часы на стенке пробили одиннадцать.

— Я пойду, — вдруг резко засуетился Володя. — Я не думал, что так поздно.

— Да, время летит быстро, когда. — Таня резко оборвала фразу.

Сосновский ушел за ширму и стал переодеваться в свою одежду, все еще пахнущую гарью.

Уже в дверях он обернулся:

— Как только узнаю что-нибудь новое, сразу сообщу.

— Хорошо, — Таня спокойно убирала со стола, не глядя на него.

— Прости меня, — вдруг выпалил Володя и быстро вышел из комнаты, можно сказать выбежал, громко хлопнув дверью. Из рук Тани выпала чашка и со стуком покатилась по столу и по полу. ..

Одинокий парус грязновато-белого цвета был виден за горизонтом до тех пор, пока море не стало совсем темным, поглощаемое постепенно красноватым закатом. Изумительный вид на море в любую погоду предоставляли огромные окна — это было визитной карточкой ресторана, построенного на холме над пляжем.

Внизу находились каменные плиты пирса, и в любое время года через окна можно было видеть, как бесконечные стаи чаек воюют там за хлебные крошки. Это место было удивительно красивым. Именно поэтому здесь и построили ресторан «Парус» — каменный куб белого цвета. Он работал в любое время года — что в июльский зной, что в зимнюю стужу.

При всем том среди криминального мира ресторан пользовался недоброй славой. Сюда избегали ходить бандиты и люди, вертящиеся в криминальных кругах. Можно сказать, что вид на море меньше всего их интересовал.

Конечно, Туча, как и полагалось, обложил ресторан данью, но она была абсолютно условной — по сравнению с тем, сколько платили захудалые кафешки на Дерибасовской. Никто из мира Тучи и его людей не назначал встреч в «Парусе», да никто и не пошел бы в это место. Ну а если бы какого заезжего позвали сюда, то через полчаса, максимум, несчастный или уехал бы из города, или же залег на дно, узнав правду об этом месте.

Почему? Почему слава такого красивого ресторана была хуже славы последнего притона на Молдаванке? Ведь внутри «Паруса» было очень красиво: бежевые стены, хрустальные люстры, столы, покрытые белоснежными, хрустящими от крахмала скатертями… Да и кухня была на высшем уровне: шеф ресторана был взят из знаменитого заведения на Дерибасовской, где до установления власти большевиков обслуживал заезжую знать, а позже — разбогатевших нэпманов. Правда, несмотря на то что в «Парусе» он получал гораздо меньше, чем на прежнем месте, все равно не посмел отказать.

Все объяснялось просто: этот ресторан облюбовали для своих тайных гулянок чекисты и красные комиссары. А открыл его во времена НЭПа один из них — бывший работник ОГПУ, выдворенный из органов за излишнюю жестокость. Не долго думая, после увольнения из карательных органов он решил попробовать себя в ресторанном бизнесе.

И это ему удалось. Красные комиссары любили красивую жизнь точно так же, как и бандитские главари. Но если бывшие короли Молдаванки — нынешние уголовные и антисоциальные элементы — заявляли об этом открыто, не таясь, то красные комиссары поначалу играли в двойную игру. На одной стороне их жизни были идеология, пропаганда и псевдопламенная вера в большевистские идеалы, а на другой — все те страсти и пороки, что снедают людей, — деньги, выпивка, карты, женщины, (а порой и мужчины!), жажда власти и алчность, та самая алчность, которая испепеляла бандитских главарей.

Время НЭПа приучило к взяткам всех тех, кто занимал хоть какую-нибудь самую малую должность. Слабые по своей природе, люди вдруг поняли, что проблему легче всего решить, сунув деньги кому следует. И все. Вот и стали постепенно происходить изменения, которые пока были еще не очень видны невооруженным взглядом, они еще не несли в себе глобальных искажений личности, хотя уже были достаточно серьезны^

Как бы то ни было, внешне пока все должно было быть законно, и большевики не могли гулять в одних ресторанах с бандитами — им требовались «свои» заведения. Так и возник «Парус» — по мнению Тучи и его людей, «страшное место». И все бандиты плевались, проходя мимо белого кубического здания в окрестностях Ланжерона, который постепенно из дикого пляжа превращался в отличную зону отдыха и прогулок.

В этот зимний вечер, когда за волнорезом был виден только один парус, ресторан был полностью закрыт для остальных посетителей — готовился грандиозный банкет.

Ресторан для своей гулянки закрыли сотрудники ГПУ, которое пришло на смену ВЧК. Как говорится, поменяли шило на мыло. Правда, страх перед этой организацией остался прежним. Главное политическое управление несло в себе те же функции, что и Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, только в несколько урезанном виде. Главным преобразованием ведомств было разделение отделов. Теперь каждый отдел выполнял свои строго определенные функции. Но появились сотрудники, стоящие над остальными. Они выполняли более расширенные функции, и большая часть их планов и задач должна была содержаться в строжайшей секретности. Именно такого сотрудника собирались чествовать в «Парусе» в тот вечер — сотрудника особых поручений при органах ГПУ-ОГПУ, который был переведен в Одессу из Киева с особой миссией. Подробности этой миссии никто не знал.

Сотрудника звали Валентин Сандольский. Это был мужчина среднего роста какого-то неопределенного возраста — между 40 и 45 годами, коренастый, с темными волосами и нагловатым выражением широкого лица. Когда-то он был красным комиссаром и потому привык к достаточно широким полномочиям на фронтах гражданской войны. Интересным был тот факт, что он ушел к большевикам прямо с медицинского факультета Киевского университета. Будучи врачом-недоучкой, Сандольский никогда не тяготел к книжным знаниям, и образованные люди вызывали у него раздражение. Он был туповат и нагл. А потому война стала для него идеальным местом — после нее карьера его пошла вверх.